Юрий Дольд-Михайлик - У Черных рыцарей

- Почему перешел к вам?

- Кто-то из белоэмигрантов выпустил в Париже мемуары, где припомнил и заслуги генерала, который с ведома и по поручению русской разведки ловко морочил голову своим английским коллегам. Воронову дали пинка под зад, и он предложил нам свои услуги.

- Очевидно, генералу есть что вспомнить!

- Еще бы! Мог бы написать несколько томов любопытнейших воспоминаний: все-таки прошел школу трех разведок и знаком с их кухней.

- То-то и оно... - повертел головой Думбрайт.

- У вас возникли какие-то сомнения относительно Воронова? Уверяю вас, он служит нам верой и правдой! Ему больше некуда податься, да и стареть стал.

- Именно это меня и беспокоит.

- Вас волнует вопрос о пенсии?

- Какой пенсии? - удивился Думбрайт. - Ах, это вы об обещанной компенсации при выходе в тираж? Что же, пусть тешит себя этой мыслью, пока способен работать. А потом... потом увидим! Я не сторонник того, чтобы цацкаться с такими , как он. Тот, кто много знает, всегда опасен! Учтите такой психологический момент: разведчик всегда таит в себе чересчур много скрытого от других, и чем больше всего этого накапливается, тем сильнее становится внутреннее давление.

- Простите, я не совсем понимаю, какую опасность это представляет для нас.

- Такие, как Воронов, всю жизнь живут двойной жизнью: внутренней, скрытой от всех, и внешней, которая проявляется в действии, становится доминирующей и угнетает первую. Хороший разведчик прежде всего молчальник. И вот, когда он выходит в тираж, внутреннее давление, не сдерживаемое более внешними обстоятельствами, словно прорывает оболочку, и все, о чем молчалось и что накапливалось годами, вырывается наружу. Вы читали мемуары бывших разведчиков? Всех их словно прорвало, так они спешат выговориться. Они становятся болтунами и рассказывают о таких вещах, которые...

- Не подлежат оглашению, - то ли спросил, то ли подтвердил Нунке.

- Ни при каких условиях! Ибо раскрываются не только отдельные факты, а и сами методы разведывательной работы.

- Но, к сожалению, нет такого закона...

- Законы пишутся для толпы, а не для тех, кто стоит у руля, кто творит политику! Кому это знать, как не вам! Не предполагал, мистер Нунке, что вы так наивны!

- Сейчас не времена диктатуры национал-социализма. Ведь именно ваши газеты поднимут шумиху о нарушении прав и законности.

- А мы их и не станем нарушать... Смерть старого человека вещь вполне естественная...

- Вы говорите о... как бы это сказать... - Нунке замолчал, не зная, правильно ли он понял своего босса.

- Лишь небольшое ускорение событий: своевременная ликвидация, спокойно пояснил Думбрайт.

- Та-ак... - промямлил Нунке, чувствуя, как по спине побежали мурашки.

Ведь он сам целиком зависел от Думбрайта. И хотя был в расцвете сил, но вдруг понял - неумолимо приближается день, когда и о нем, Иозефе Нунке, возможно, поведут такой же разговор...

Сегодня, направляясь к Воронову, он снова припомнил все сказанное боссом, и что-то похожее на жалость шевельнулось в его сердце. Но усилием воли он приглушил жалость, смешанную с тревогой. Не может быть, чтобы Думбрайт когда-нибудь поставил знак равенства между ним и Вороновым! Чушь! Нервы! Дает себя знать разлука с Бертой и детьми.

Надо ребром поставить перед ней вопрос о переезде сюда, в Испанию. В конце концов он в таком возрасте, что никакие посещения домика на улице Сервантеса не могут заменить ему родного очага. Изабелла, правда, очаровательна, но ее требования в последнее время стали непомерными, а темперамент иногда просто утомляет. Берта же, наоборот, умеет всегда держаться в рамках рассудительной добропорядочности. После сомнительных похождений военного времени это именно то, чего он жаждет... Ганс и Лиз тоже не могут долго оставаться вне его отцовского влияния. Особенно Ганс. Берта слишком мягка с ним, она потакает его увлечению жипописью, забывает, что надо закалять душу мальчика, а не расслаблять ее напрасными надеждами на шаткую славу художника. Впрочем, когда Нунке последний раз был в Берлине, дети выглядели прекрасно. Да и разве может быть иначе? У них хорошая наследственность как со стороны матери, так и со стороны отца, так что перемена климата не может сказаться на них отрицательно. Напрасно Берта этого побаивается. Верно, не надо было рассказывать ей об увечье Иренэ. Увечье увечьем, а Берта вбила себе в голову, что в иных условиях, в другом климате... Женская логика! Невзирая на свою рассудительность, Берта вначале немного ревновала мужа к Агнессе. Так и говорила: "твоя гитана"... Хорошо бы он выглядел, связавшись с патронессой! А момент, когда он чуть не влип в такую историю, был! Если бы не брезгливость к Иренэ... и не молчаливый отпор цыганки, которая корчит из себя святошу. Впрочем, не такая уж она святоша! Гольдринг, то бишь Шульц, что-то зачастил туда. Это, конечно, неплохо, так как уменьшится влияние на патронессу падре Антонио, который заупрямился и начал своевольничать. Да и Шульцу полезно на время забыть невесту, дочь Бертгольда. Как он мечтал разыскать ее! Сколько раз заводил разговор о поездке в Швейцарию. А последнее время что-то не вспоминает. И очень хорошо. Лора Берггольц, верно, получила кругленькое наследство после отца, так что у нее в руках верный способ удержать любимого. И считай, что Фред Шульц погиб для разведки, - дай ему только почувствовать под ногами твердую почву. А получит приданое только его тогда и видели.

Погруженный в эти мысли, Нунке не заметил, как очутился в боксе старого генерала.

Если бы начальнику школы было свойственно чувство юмора, он, верно, рассмеялся бы, увидав "натюрморт", представившийся его глазам: на столе между библиями - одной большой, роскошно изданной, второй - карманной, только недавно присланной из Нью-Йорка, и стопками сектантских журналов, тоже напечатанных в США, в живописном беспорядке расположились две бутылки вина: одна пустая, вторая только что начатая, тарелка с рыбьими хвостиками, головками и косточками, недоеденные куски хлеба.

У стола сидели Воронов и Протопопов, оба чуть подвыпившие.

- Пфе, как у вас грязно! - поморщился Нунке.

- Нормальная обстановка после дружеской беседы и скромного ужина. Человек с фантазией даже сказал бы символическая! Поглядите, как все подходит одно к другому. Хлеб, который преломил наш Иисус Христос с пустыне, вино из Каны Галилейской, рыба - символ христианства, наконец, проповедь слова божьего... Воронов положил руки на библию и на одну из стопок журнала. Все, как полагается священнослужителю...

- Босса интересует подготовка группы "Аминь". Вы сможете составить к утру отчет? Без разглагольствований, только факты и цифры.

- Конечно! Еще не было случая, чтобы старый Ворон не выполнил задания. Даже после приема этих капель, - Воронов постучал ногтями по горлышку бутылки. - Аква вита вдохновляет.

- Как вы думаете, когда можно будет начать отправку людей из группы "Аминь"?

Воронов задумался.

- Сейчас конец ноября... Стало быть, в апреле-мае будущего года.

- Вы в своем уме? На такой срок мы никогда не согласимся!

- Раньше не получится, - Воронов поднялся, его раскрасневшееся, лоснящееся лицо побагровело.

- Но поймите, железо куют, пока горячо, а человеческие души "утешают", пока их разъедает боль и тоска утрат... Именно сейчас нам нужны руководители сект, а не тогда, когда люди придут в себя и с головой погрузятся в водоворот будничных дел. У большевиков их предостаточно, чтобы заставить думать о земном, а не о небесном.

- А о чем вы думали раньше, господин начальник школы? Ткнули мне неучей, которые не могут отличить часослов от евангелия, и требуете, чтобы я за три дня испек вам трех богатырей! Какие же руководители сект будут из этих прохвостов без соответствующей подготовки? Какие молитвы они понесут людям?

- Думбрайт говорил, что у них при сектах существуют специальные отделы, обрабатывающие новые молитвы и гимны - текст и музыку к ним. Вы обращались к ним?

- Вот вчера прислали несколько таких опусов! Протопопов, что вы скажете о такой молитве? - Воронов раскрыл журнал на предпоследней странице и сердито швырнул его на стол.

- Читал, читал. Смех да и только! Мелодия точнехонько как в той старой песне, которую выводили, умываясь слезами, обольщенные девушки. Вы только послушайте.

Протопопов вытянул вперед руку с журналом и пропел:

- "До-о-го-рай, моя лу-чи-и-на, до-го-рю с то-боою я..." А теперь вот: "Се гря-дет мое спа-се-ние, се гря-дет моя за-ря..."

Нунке не мог удержаться от смеха, и это еще больше рассердило Воронова.

- Вам смех, а мне слезы!

- И все-таки подготовку надо ускорить, - сразу стал серьезным Нунке. Будь что будет. Давайте завтра утром соберемся у меня и посоветуемся. Предупредите Шульца. Кстати, он давно на аэродроме?

- На аэродроме? Да его и духу там нет! Он у Пантелеймона возится с квартирантом.

- Ах да, вспомнил... Когда он вернется, скажите, чтобы зашел ко мне.