Черное сердце - Геннадий Геннадьевич Сорокин

СССР и Браззавилем не было, гроб с телом Пуантье отправился к месту последнего упокоения кружным путем. Вначале в Ленинград, оттуда на попутном сухогрузе в Африку. В Браззавиль гроб прибыл только в середине мая. Морской путь через западное побережье Африки с заходом в порты назначения занимал много времени.

В ночь с четверга на пятницу, когда вроде бы все улеглось, Шаргунову снились кошмары – его душила гигантская кукла вуду. Проснувшись в холодном поту, он прошел на кухню, выпил стакан холодной воды. Посмотрел на холодильник, подумал и налил стопку ледяной водки. Для успокоения нервов, для сна. Водка подействовала благотворно, и Шаргунов безмятежно уснул. Утром он понял, с какого конца надо заходить.

– Лаптев! – сказал он жене. – Вот кто откроет мне дверь в общежитие с иностранцами.

4

В понедельник, примерно в то время, когда тело Жан-Пьера Пуантье укладывали на прозекторский стол, меня вызвал Геннадий Александрович Клементьев, начальник криминальной милиции нашего РОВД.

– Надо поработать! – с преувеличенным энтузиазмом сказал он.

Я, стараясь не подать виду, погрустнел. «Поработать» в нашем отделе означало поработать вместо другого человека за счет своего личного времени.

– Сергей Матвеев приступает к реализации большого дела, – продолжил Клементьев. – Времени на текучку у него не останется, так что перекроешь его на участке.

– Понятно, – невесело ответил я.

– Что тебе понятно? – посуровел Клементьев. – Матвеев полгода разрабатывает сложное и запутанное дело, которое неизвестно как аукнется по всему городу, а ты недовольство демонстрируешь? У тебя, если разобраться, ни жены, ни детей, свободного времени – полным-полно! Вагон и маленькая тележка. Перекроешь Матвеева, ничего с тобой не случится.

– Случится! – дерзко возразил я. – Если я буду сутками на работе пропадать, то у меня ни жены, ни детей точно не будет.

– Потерпишь, не маленький! – отмахнулся от моих доводов Клементьев.

О деле, к реализации которого приступил Матвеев, у нас напрямую не говорили, но из обрывков разговоров я понял, что оно не имеет отношения к общеуголовной преступности: кражам, разбоям или грабежам. Кого разрабатывал Матвеев и почему это дело могло взбудоражить весь город, оставалось загадкой. Я принял у Матвеева неисполненные поручения следователей и приступил к работе сразу на двух участках.

К моему удивлению, это оказалось несложно. После всплеска преступлений 8–9 марта обстановка в районе разрядилась и наступил спад противоправной активности. На участке Матвеева вообще было затишье, словно в небесной канцелярии с сочувствием отнеслись к постигшей меня несправедливости и временно запретили преступность на одном отдельно взятом клочке Земли.

До пятницы жить было терпимо. Вечером 18 марта 1983 года меня вызвал Вьюгин. В его кабинете было накурено, но не настолько, чтобы я не рассмотрел за приставным столиком Шаргунова.

«Вот теперь – точно кранты! – подумал я. – Прошлый визит Шаргунова закончился расследованием дела Горбаш–Часовщиковой[1]. Что на сей раз припас начальник милиции соседнего района и почему именно я должен быть у него на подхвате? У Шаргунова в уголовном розыске личного состава вдвое больше, чем у нас, но без меня он обойтись никак не может. Это, конечно, лестно. Но – Лариса! Как я объясню ей, что у меня на личную жизнь не останется ни секундочки свободного времени?»

– Садись, – предложил Вьюгин. – Что-то ты невесел. Работы, наверное, много?

Я уловил подвох в его словах, но решил попытаться отстоять свою свободу, иначе так нагрузят, что жить в райотдел переедешь, и все будут считать это нормальным явлением.

– Два участка тащу, – ответил я. – Целыми днями на работе, света белого не вижу.

– Брось свистеть! – резко оборвал меня Вьюгин. – Какие два участка? Я каждое утро начинаю со сводки о состоянии преступности в районе. У Матвеева на участке, как по заказу, тишь да гладь да божья благодать. Единственное преступление и то было очевидным.

– Что ты знаешь о Республике Конго? – неожиданно спросил Шаргунов.

К концу дня реакция у меня была заторможенной, иначе я лишился бы дара речи от удивления.

«Какое Конго? О чем он? – промелькнула мысль. – Быть может, в городе появилась новая шайка с таким названием? Хотя нет. В названии преступной группировки не может быть слова «республика». Скорее всего, Шаргунов спрашивает о государстве Конго. Придется отвечать».

Я вздохнул, посмотрел начальнику милиции Центрального района в глаза и начал рассказывать все, что знал о далекой экваториальной республике.

– Конго – бывшая французская колония на берегу одноименной реки. Столица – Браззавиль. Конго – молодое государство, придерживающееся социалистического пути развития. Президентом Конго был Патрис Лумумба, большой друг нашей страны. Лумумбу убили агенты ЦРУ. В честь него названа улица в Кировском районе. Больше я про Конго ничего не знаю.

– Молодец! – похвалил Шаргунов. – Единственное замечание: Лумумба был президентом другого Конго, того, что сейчас называется Заир. Теперь расширим вопросы по географии. Что ты знаешь о Гвинее-Бисау, Республике Гвинея, Мозамбике и Гамбии?

– Это африканские государства, стоящие на пути социалистического развития.

– Что связывает нас с этими государствами?

– Это наши союзники. Мы поставляем им хлеб, металлы, оружие, нефть. Советские специалисты помогают правительствам этих стран в восстановлении экономики.

– Ты широко замахнулся. От проблем международной политики давай перейдем этажом ниже и опустимся к нам, в Сибирь. Что у нас общего с этими африканскими странами?

– У нас же какие-то африканцы учатся, – догадался я. – Они из Конго и Гвинеи-Бисау?

– Наконец-то! – обрадовался Шаргунов. – А то начал: хлеб, металл, Патрис Лумумба, дружба народов! Все в кучу собрал и чуть мимо не прошел. В нашем пищевом техникуме обучаются две группы иностранных студентов. Первая группа закончит обучение в этом году, вторая будет учиться еще год. Пищевой техникум – единственное учебное заведение в области, где обучаются иностранцы. Среди них много негров – мужчин и женщин. Один из мужчин был убит в прошлое воскресенье.

Шаргунов подробно рассказал о загадочном убийстве Пуантье и о проблемах, связанных с его раскрытием.

– Я хочу, чтобы ты нашел выход на африканскую диаспору и помог нам разобраться, кто есть кто и какие у них взаимоотношения.

– Каким образом? – озадачился я. – Вы хотите, чтобы я под видом студента стал обучаться в пищевом техникуме, поселился в их общежитии и втерся в доверие к иностранцам?

– Что только человек не придумает, лишь бы не работать! – усмехнулся Вьюгин. – Какой из тебя разведчик-нелегал? Студенты раскусят тебя раньше, чем ты успеешь с ними познакомиться.

– Ни о каком внедрении не может быть и речи! – поддержал его Шаргунов. – Овчинка выделки не стоит. Нет никакой гарантии, что иностранцы будут делиться секретами с первым встречным. Внедрение в любой форме отпадает. Ты должен зайти в общежитие к иностранцам «с черного хода» и действовать чужими руками. Вспомни, где ты живешь и кто живет рядом с тобой.

«О-па! – догадался я. – У нас в общежитии есть выпускники техникума. Двое парней буквально на днях получили дипломы и заселились на мой этаж».

– Ты в общежитии – авторитет, к твоему слову прислушиваются, – продолжил Шаргунов. – Тебе ничего не стоит разговорить бывших учащихся техникума и узнать у них расклад сил среди иностранцев. Другого пути у нас нет. Вход в африканскую диаспору закрыт для посторонних, напрямую мы действовать не можем, а без информации о внутренней жизни диаспоры мы никогда не вычислим преступника. Или преступников. Вполне возможно, что в убийстве Пуантье замешано несколько лиц. Кто они: русские или иностранцы? Кому была выгодна смерть конголезца? Имел ли он врагов? Что говорят о его смерти друзья? Начни с общих расспросов, не чурайся слухов и сплетен. Подчас, проанализировав слухи, можно почерпнуть больше информации, чем из официальных источников или допросов. Никаких сроков или конкретных результатов я перед тобой не ставлю,