Клетка для простака - Джон Диксон Карр

Он сыграет роль куклы. «Я хочу, – говорит Ник, – натянуть веревку. Но не хочу, чтобы ты натер себе шею. На тебе плотный мягкий шарф шириной в полтора дюйма. Стяни его потуже, но так, чтобы тебе не было неудобно, и продень в него веревку». Дорранс подчиняется. Стоя лицом к сетке, он правой рукой берет нужный конец веревки, поднимает его над головой, оборачивает вокруг шеи, туго натягивает левый конец веревки и продевает узел в шарф.

Вы тоже могли бы так сделать. Любой из вас. Вы могли бы убедить жену, мужа или близкого друга шагнуть в ту же ловушку, и у них не возникло бы ни малейшего подозрения. Корень успеха в том, что жертва видит улыбающееся лицо. Семейная сцена? Уютный корт? Маленький эксперимент с целью проверить, сработает ли обратный ход? Не советую вам даже пробовать. Но думаю, что вы бы обнаружили: это работает.

У Николаса Янга на редкость сильные руки и пальцы – с этим согласится всякий, кто видел, как он управляется со своим инвалидным креслом на колесах. У него только одна рука, но больше ему и не надо. Шея Фрэнка Дорранса оказалась в петле между двумя столбами. Один конец веревки привязан к железному столбу на противоположной стороне корта. Другой, подобно блоку, подтянут к столбу с другой стороны и дважды закручен на мощной левой руке Ника. Стоя за проволокой, он для опоры прислонился к столбу. Бельевая веревка очень легкая, но и очень прочная. Натяжение веревки причинит Доррансу известное неудобство. Внезапный мощный рывок… – Доктор Фелл простер руку вперед.

– Остановитесь, сэр, – попросил Хью. Он опасался, что Бренде станет плохо. Она вся дрожала, и Хью обнял ее за талию.

– Нет, подождите! – воскликнула Бренда, оборачиваясь к Феллу, словно ее пронзило страшное воспоминание. – Распущенный узел шарфа – он был всего лишь обернут вокруг шеи. Узел был распущен, когда я нашла Фрэнка.

– Спокойно.

– Как вы не понимаете, – настаивала Бренда. – Веревка стянула шарф на шее Фрэнка, словно чьи-то руки задушили его. Но она не могла стянуть распущенные концы шарфа. Именно это показалось мне очень странным, когда я его нашла. Я вам говорила.

Доктор Фелл значительно кивнул:

– Говорили, мисс Уайт. Говорили мистеру Роуленду. А он, в свою очередь, сообщил нам с ваших слов. Это, и только это натолкнуло нас на мысль о некоем трюке с шарфом. И стоило нам обратить на него внимание, как секрет перестал быть секретом. Мы неизбежно вернулись назад, делая все те шаги, о которых я только что рассказал.

Никому не хотелось бы задерживаться на отвратительных подробностях этой сцены. Но для ясности вы должны узнать некоторые детали. Фрэнк Дорранс, как то и планировалось, был повешен. Есть одно движение, которое делает повешенный: он дергает ногами. Если ноги не связаны, они описывают широкие круги – заметьте, круги – и каблуками роют землю. Дорранс крутился на этой дьявольской веревке, описывая все более широкие круги. Он собственными ногами взрыхлил песок вокруг своего тела; несколько позднее мисс Уайт прибавила свои следы. И его собственные ногти порвали шарф, который убийца затянул вокруг его шеи.

Вскоре это кончилось. Все дело от захода на корт до убийства заняло десять минут. Наш достойный Ник стоял в сгущающихся сумерках; его труды с успехом завершились. Он прислушался. Бросил на землю свой конец веревки. Заковылял на другую сторону корта.

Там он обрезал веревку, которой Дорранс обвязал железный столб. Он пользовался складным ножом, который всегда держит при себе и который, как мне говорили те, кто видел, как он одной рукой разрезал яблоко, он может открыть зубами. Затем он стал быстро скручивать веревку. Вы помните, что тело Дорранса переворачивалось – переворачивалось несколько раз. Тело еще один раз перевернулось, когда Ник принялся снимать с шеи веревку. Не стоило, конечно, опасаться, что шарф съедет. При удушении он обычно врезается глубоко в шею. Убийца смотал веревку в моток самого невинного вида и отнес в павильон. Подобрал отрезанный кусок. Он допустил лишь одну настоящую ошибку.

Заметьте, наш друг вовсе не намеревался совершить «чудесное» убийство. Он хотел одного – оставить труп задушенного человека, убийство которого никак не могло быть делом рук Николаса Янга. Если бы он выбрал сухую погоду, мы, возможно, никогда не разгадали бы эту загадку. Но он не мог ждать; ему нужно было выбрать самый эффектный момент. Ему и в голову не пришло, что на мокром корте могут остаться следы, опознаваемые следы. Но, начав paботу, он уже не мог остановиться: было слишком поздно.

Он вернулся в свой кабинет около двадцати минут восьмого. Он был эмоционально и физически измотан, но душа его ликовала. Он упал на диван и мирно заснул, хоть я и не удивился бы, услышав, что ему снились страшные сны и что, когда его разбудили, боль, как следствие нагрузки, которой он подверг свои заживающие кости, жгла его адским огнем.

Мария, близкая к истерике, разбудила его без двадцати восемь вечера. Актерские способности не изменяли ему до тех пор, пока он не услышал от Марии, что в западню попала Бренда Уайт. Тогда он перестал играть, маска слетает, и он превращается в безумца. Он был безумцем, когда несколько позднее разговаривал с Хэдли. Он был безумцем, когда пытался любой ценой, вопреки элементарному здравому смыслу, свалить убийство на Хью Роуленда. Но видите ли, тогда он считал это совершенно необходимым. Он стал свидетелем некоей любовной сцены, имевшей место за воротами его дома, и пришел к выводу, что Хью угрожает осуществлению всех его планов.

Он был безумцем, когда, стараясь поддержать репутацию добродушного, сострадательного старого Ника, послал Мэдж Стерджес «скромный чек». В субботу днем (помните?) он получил от Хэдли ее адрес и обещал послать чек. Здесь он совершенно попал впросак: нельзя посылать чек, зная, что ваш счет исчерпан и банк не выдаст по нему деньги.

– Не выдаст, уж что верно, то верно, – заговорила бледная от ярости Мэдж Стерджес. – Я уже сказала миссис Бэнкрофт, что не такие уж они важные персоны! Они…

– И опять-таки он был самым что ни на есть безумцем, – заключил доктор Фелл, – когда так необдуманно и бессмысленно вчера в мюзик-холле «Орфеум» застрелил Артура Чендлера.

Здесь даже Хью запротестовал:

– Сэр, он не мог этого сделать! Мы ведь вчера слышали. Никто из посторонних не входил в театр и не выходил из него.

На что Хэдли ответил:

– Разве вы никогда не слышали о двух клоунах: Шлоссере и Визле?

– Я слышала, – выпалила Мэдж. – Всякий дурак