Когда Алиса упала - Ким Тэйлор Блэйкмор

лестница и кладовка с дверью на пружине, где хранятся ведра, тряпки и швабра. В течение дня Сирша то и дело открывает ее и достает то одно, то другое, и когда она подметает, ее юбки ходят туда-сюда, словно веник.

Из гостиной слева проникает очень мало света. Вход в нее тонет в грязно-коричневом сумраке, будто шторы постоянно задернуты. По вечерам Сирша зажигает настенные светильники в коридоре и лампы в гостиной, потом тащится по лестнице зажечь лампы на втором этаже. Сделав это, спускается в кухню (всего три ступеньки) готовить ужин.

Ужинов было уже несколько.

Еду мне приносят в другое время, хотя ем я то же, что и Кэти с Лайонелом. Даже кусочек имбирного кекса на блюдце. Но никакой бьющейся посуды. Никогда.

Еще дальше, справа, – столовая. В столовой хорошо, светло, и большую часть дня этот свет озаряет коридор и входную дверь. Кэти входит и выходит – то с охапкой цветов, то просматривая бумаги и постукивая карандашиком по зубам.

Когда она в третий раз проходит из гостиной в столовую, я прижимаю губы к металлической пластинке замка и спрашиваю:

– Где Тоби?

Не останавливаясь, она поднимает уголок страницы, которую читает, и отвечает:

– В своей комнате.

– Выпусти меня.

Она спотыкается. Смотрит на столовую, затем на мою дверь. Прижимает к груди бумаги.

– Это совершенно невозможно, Мэрион.

– Ты не можешь держать меня здесь, – возвышаю я голос. – Так ты поступала с моей сестрой?

– Твоя сестра знала, как выбраться из запертой комнаты.

Сердито дернув головой, она возвращается в гостиную.

Я провожу ногтем большого пальца вдоль дверной рамы. Колонны роз скособочены – узор на обоях не подогнан. Кусок обоев возле рамы отходит. Я уже видела это раньше, при дневном свете, но не обратила внимания на карандашные пометки. Я провожу пальцем по краю дверной арки, пока не цепляюсь ногтем за отходящий от стены участок обоев. Под обоями сухой клей и осыпающаяся штукатурка. Обои отрываются целой полосой до самой дверной притолоки.

Под штукатуркой я нащупываю какую-то неровность. Я ковыряю и рву обои, но слой клея здесь понадежней, и штукатурка отваливается большим куском. Оторванная полоса обоев с приставшей штукатуркой шумно падает на пол.

Я замираю. Однако никто не появляется, не кричит, чтобы я вела себя тихо. Теперь я смогу оторвать обои одним рывком. В полумраке я нахожу взглядом кувшин. Если смочить обои, они отклеятся.

Я сажусь на корточки, расправляю полосы обоев на полу и смачиваю водой там, где к ним пристала штукатурка. Пальцами отскребаю бумагу. Постепенно открывается то, что было спрятано под обоями.

Штукатурка крошится. Полоска ткани. Лимонно-желтой. Ажурная вышивка – листья папоротника. Каждый листок с зазубринками.

Доказательство. Узлы не развязаны, а порваны.

– Ты здесь?

Я вздрагиваю от голоса, проникшего через замочную скважину. Пытаюсь ответить, но получается стон.

– Тоби?

Дверная ручка поворачивается в одну сторону, потом в другую. Я беру свечу. В замочной скважине я вижу блестящий глаз Тоби, затем он приникает к ней губами.

– Я тебя спасу, – шепчут губы. Он поворачивает голову. Теперь я вижу его бледную щеку. Потом снова появляется глаз, ресницы такие длинные, что касаются замка.

– Не бойся, – говорит он.

И тут я не выдерживаю, потому что я боюсь, и ладонь, которую я прижимаю ко рту, не в силах заглушить всхлипы. Я глотаю рыдания и отвечаю:

– Я не боюсь. Не надо меня спасать.

Лунный луч пронзает замочную скважину. Тоби исчезает. Луна заливает светом коридор.

– Тоби, прошу тебя, не уходи.

Движение внизу, у самого пола. Тоби просовывает пальцы под дверь и шевелит ими. Вправо-влево, пока я не касаюсь их. Он тянет меня за руку, так что я ложусь на живот, щекой к полу. Тогда он гладит меня по руке.

– Как ты выбрался из комнаты? – скользит мой голос за дверь.

Тоби не отвечает. Я слышу, как он дышит открытым ртом. Потом под дверью появляется длинная булавка. Голубая певчая птица, украшенная жемчужинками. Шляпная булавка Алисы.

– Она тебя научила.

– Теперь ты можешь сбежать. Я подожду здесь.

– Я не умею вскрывать замки.

Где-то скрипит половица. Тоби оглядывается на коридор, бочком пробирается к кладовке под лестницей и прячется там.

Босые ноги Лайонела спускаются по лестнице, шаги тяжелые. Ноги останавливаются у подножия и после паузы поворачивают к столовой. Мерцает голубой шелк халата. В столовую Лайонел не заходит, сворачивает к гостиной. Должно быть, ищет чего-нибудь выпить. Я слышу, как петли шкафчика протестующе скрипят, как с чмоканьем выходит из бутылки пробка, как льется жидкость. Выпивает он, похоже, залпом, я слышу, как он снова наполняет стакан.

Лайонел ходит по комнате. Минуту или десять, я не знаю, но уже задаюсь вопросом: он вообще когда-нибудь уйдет? Но тут раздается глуховатый стук – наверняка стакан опустился на матерчатое покрытие ломберного столика. Лайонел показывается в дверном проеме. Смотрит перед собой, а затем поворачивает голову в сторону моей комнаты, и мне кажется, что глядит он прямо на меня. Господи, надеюсь, он ничего не слышал.

Проводит руками по лицу, вздыхает и бормочет:

– Господи боже мой…

Снова поднимается по лестнице, хлопок двери в спальню.

Я жду. Тоби ждет. Время идет. Яркий лунный свет превращается в тонкую полоску на полу – наверное, луна спряталась за облако.

Скрипит дверца. Тоби выскальзывает из кладовки и крадется к моей комнате. Опускается на колени, и я просовываю под дверь шляпную булавку:

– Попробуй.

Булавка исчезает. Я напряженно прислушиваюсь, и вот булавка царапает механизм замка. Пауза и снова царапанье. Я провожу пальцами по латунной пластине замка, на которой выгравированы одуванчики и ковыль. Оригинальный дизайн «Сноу и сына».

– Тут другой замок.

Тоби стучит кончиком булавки по такой же пластинке со своей стороны.

Я сажусь, прижимаю ладонь ко лбу.

Думай.

– Тоби, – я приникаю к замочной скважине, – ты сможешь кое-что спрятать для меня? В своей комнате.

– Да.

– Я тебе кое-что дам.

– Хорошо.

Я достаю из шкафа чулок, в котором лежат пластины для волшебного фонаря, и снова опускаюсь на колени у двери. Расправляю чулок так, чтобы он лежал плоско, стекляшки приглушенно звякают. Тоби может спрятать пластины где-нибудь на полке за книгами. Я ложусь на спину, смотрю в потолок. Тоби всего лишь ребенок. Если она и в самом деле будет искать…

– Тетя.

Пальцы, просунутые под дверь, нетерпеливо стучат по полу. Я накрываю их ладонью, останавливая, чувствую их тепло. На безымянном пальце сорван ноготь.

– Засунь это подальше на полку с игрушками, – говорю я и быстро, чтобы не передумать, проталкиваю чулок под дверь.

– Почему на тебя так рассердились?

Я