Маленький дорожный роман - Анна Васильевна Дубчак

хочется убить моего брата, чтобы, во-первых, избавиться от него, влюбленного и уже строящего с ней планы, во-вторых, привязать к себе своим доверием и общей тайной убийства Юру, буквально приковать к себе, ну и, в-третьих, прибрать эти несчастные деньги, чтобы, опять же, они с Юрой жили безбедно, чтобы у него не было желания ее оставить.

— Так это он убил ее?

— Да. И рассказал мне об этом. Сразу же. И у меня все оборвалось внутри. Ты не представляешь себе, как я испугалась, что потеряю его… И мы придумали с ним алиби. Сразу же. Прямо после совершённого им убийства…

Она рассказывала Ирине, как Юрий убивал свою жену, как, ничего не соображая, выносил труп с обмотанной шарфом головой из квартиры, как вез на машине на улицу Добролюбова… И думала, это фарт. Как это ему удалось не попасться ни разу!

— …Но в какой-то момент он все же решил пойти и сдаться. Ему было очень плохо, понимаешь? Очень. И тогда я стала умолять его не делать этого. Я сказала, что помогу ему. Это была моя идея подставить тебя, подложить тебе в квартиру эту ступку, которой он убил свою жену. Ведь он выбросил ее где-то на дороге, сказал, что она наверняка разбилась, как он выразился, в пыль… Но нет. Она не разбилась, она улетела куда-то в клумбу, мы ее нашли, и она была цела… И хотя после убийства он вымыл ее, смывая все следы, но мы понимали, что эксперты все равно могут найти на ней частицы крови… Но мало крови. И тогда мы поехали туда, где он выбросил пакет с окровавленным шарфом, которым обматывал голову жены, там было много засохшей крови. Намочили его водой и раствором крови испачкали ступку. Приготовили всю эту комбинацию подлости для тебя. Это я все сделала… И меня за это нужно казнить. Посадить на электрический стул. А еще лучше и честнее — отрубить мне голову. Потому что моя голова дала сбой. Она уже не слушалась меня. Моя голова — отработанный материал.

— А я бы тоже так сделала ради Аркадия, окажись он в опасности… — вдруг сказала осипшим от волнения голосом Ирина. — Чтобы только его не посадили, не отняли у меня.

— Да! Ты меня понимаешь! Ты любила и знаешь, что это такое. Но в какой-то момент с тобой случилось бы то же самое, что и со мной… Играя в эту чудовищную игру лжи, подлости, низости и потеряв всякий стыд, ты могла бы вдруг ощутить словно электрический заряд, тебя бы так шарахнуло, и ты бы проснулась, очнулась…

— Не поняла.

— К примеру, ты бы случайно узнала, и это было бы правдой, что твой любимый, ради которого ты была готова на всё, даже на преступления, на убийства, я не знаю, на терроризм… Ты бы узнала, что он, к примеру, убил ребенка.

Ирина как ошпаренная отскочила к стене, словно ее действительно ударило током.

— Да что ты такое говоришь? У тебя точно крыша поехала…

— Сегодня я встречалась с подругой Валентины, с Дашей, и та сказала, что, судя по всему, вторым стрелявшим в моего брата был Юрий. Что он вышел из кустов и добил Аркашу. И про пистолет рассказала, откуда он у них… От отца. Ты понимаешь, он все знал! Они действовали с Валентиной сообща. Они перепачканы кровью моего брата. И как я могу после этого оставаться с ним? Да он вообще не человек! И та мощная пружина, что притягивала нас, оборвалась. И я проснулась. И до меня вдруг начал доходить весь кошмар прошедших дней. И я с ужасом поняла, что все, что двигало мною с тех пор, как я встретилась с Юрой, находится у меня ниже талии… Вот это стыдно. Жутко стыдно. И я не знаю теперь, как избавиться от стыда. Получается, что я настоящее животное. Вернее, хуже животного. Вот это и есть мое определение страсти, поняла? Страсть — это нижайшее, постыдное и глупое чувство.

— И что теперь ты будешь делать?

— То, что я и должна была сделать. Он же был моим братом, понимаешь? Валентины нет, теперь остался только он… Вот такие дела. И я сделаю это. Еще не знаю как. Но я найду способ. Я подумаю, где у них мог быть спрятан пистолет. Думаю, в ее мастерской.

— Саша, ну, пожалуйста… — Ирина вдруг судорожно разрыдалась, ее буквально корежило от рыданий. — Прошу тебя, не ломай свою жизнь. Я прощаю тебя, твой план и эту мраморную штуковину. Оставайся здесь, сиди как мышка и молчи. Мы подумаем, как нам лучше поступить.

— Ты меня не остановишь. Я сделаю это и пойду сдаваться. И там, уже в тюрьме, в камере, наверняка найду таких же дур, как и я, которые сели из-за этой дурацкой страсти, из-за мужиков.

— А я не пущу тебя, поняла? — И Ирина, размазывая слезы, кинулась к двери, загородила ее собой. — Не пущу!

23. Август 2024 г

Женя

По дороге Павел выяснил, конечно, числится ли в каком-нибудь из лесничеств Одинцово лесничий Троицкий, и когда получил положительный ответ, точный адрес, а заодно и номер служебного телефона, по которому сразу позвонил и договорился о встрече, и сам как будто бы воодушевился.

Женя села рядом с Павлом, не смогла такой долгий путь сидеть на заднем сиденье, ей хотелось, чтобы он иногда брал ее за руку, разговаривал с ней. Понимала, что сама провоцирует его, мучает, но все равно поступила так.

Сейчас, когда они были только вдвоем, в машине, и их никто не мог видеть, они принадлежали только друг другу. Это была как бы другая жизнь, которую они проживали параллельно той, где у Жени была семья, а у Журавлева — сплошная работа и одиночество.

По дороге он сам рассказывал ей, что его и дома-то почти не бывает, что он постоянно на работе, в разъездах, что забыл уже, когда ел домашнюю еду, когда высыпался. И постепенно подошел к теме возможного (или невозможного) брака. Брака в принципе.

— Знаешь, я спал и видел, как мы поженимся, как ты уйдешь от Бронникова… Но потом понял, что ты не сможешь быть со мной счастлива. Что мы сделаем несчастным и Бориса, он не выдержит разлуки с сыном или вообще озвереет и отнимет его у тебя. Он адвокат, он найдет способ. Но самое главное, что ты привыкла к определенному образу жизни, который я не смогу тебе дать. И даже если бы я был, к примеру, богат, то ты бы возненавидела меня уже за то, что