Дальний билет - Михаил Сидорович Прудников

— Я должен поверить этому? — усмехнулся Карл.

— Должны! — радостно ответил Киршке. — Подумайте — я теперь заинтересован в том, чтобы ваша биография была чиста. В моих интересах побеспокоиться, чтобы вам нигде и никогда не задавали лишних вопросов.

— Похоже на истину, — наконец согласился Карл.

— По рукам? — спросил гестаповец. — И может быть, по рюмке коньяка?

— Дома спиртного не держу, — сухо ответил Карл.

— Ясно. — Киршке поднялся, — Я надеюсь, что со временем вы все-таки измените свое мнение обо мне. И может быть, много лет спустя мы посидим с вами за одним столом в каком-нибудь мирном ресторане. Я приглашаю вас, хотя не могу назначить точного времени и места.

— Благодарю, — сказал Карл.

Он выполнил просьбу гестаповца и рассказал Розену историю с документацией конторы, с визитом Пономарева без упоминания партизан.

Розен долго раздумывал над всем этим, потом сказал:

— Ты должен был давно посоветоваться со мной.

— Тебя не было в городе, — напомнил Карл.

— В общем, ничего опасного я в этом не вижу, — резюмировал гауптман, — хотя считаю, что тебе надо из бегать любых отношений с Киршке.

Мы были далеки от мысли, что от Киршке можно требовать большего, чем предложил он сам. Операция рассчитывалась на то, чтобы связать руки гестаповцу в случае каких-то его действий против Истинного. И конечно, мы не предполагали, что эта небольшая победа непременно даст свои плоды в будущем.

3. Выстрелы после тишины

Ветераны помнят — в день окончания войны было такое впечатление, что тишина наступила во всем мире. Еще предстояли битвы на Дальнем Востоке, еще в Европе не были зачехлены пушки, но уже прозвучавшее слово «мир» для многих означало тишину. Казалось, только праздничные салюты могут нарушить ее. Однако тишина наступила лишь на мгновения, после которых вновь раздались выстрелы. Это были выстрелы из-за угла, это были всевозрастающие предательства некоторых вчерашних союзников, это было чудовищное, трудное для понимания стремление определенной части политиков сохранить на земле фашизм — еще вчера они кричали о безусловном полном его искоренении и вдруг зашептали о снисхождении к нему.

Недобитые фашисты пытались активно мешать действиям советского командования. Гестаповцы, эсэсовцы, прочий уцелевший сброд, прятавшийся в окрестностях Берлина и в других городах, огрызался выстрелами в спину. При поддержке своих вчерашних врагов — англичан и американцев он стал организовываться, поднимать голову, являлся серьезным препятствием на пути создания новой Германии.

Я прибыл в Германию в первые послевоенные дни в качестве начальника оперативной группы одного из районов. В моем распоряжении был оперативный состав группы и пограничная застава во главе со старшим лейтенантом Конником, основной заботой которой были контрольно-пропускные пункты на границах района — надо оказать, нелегкая забота, поскольку движение беженцев по Германии было огромным и среди них зачастую прятались вчерашние гестаповцы, уже обретшие новых хозяев или ищущие их.

В задачу оперативной группы входило: обеспечение безопасности как нашей администрации, так и немецкого населения, прогрессивные представители которого также становились жертвами террористов разного пошиба, поддержание общественного порядка и розыск скрывавшихся от возмездия и не собиравшихся сдаваться добровольно фашистов. Собственно, три эти подзадачи так тесно переплетались, что становились одной общей целью нашей работы.

Мы жили в небольшом городке дачного типа. Его островерхих домиков не тронула бомбежка, его пруды были неожиданно для тех дней ухоженными, и даже пасмурная погода не волновала их ровную, безразличную к происходящему поверхность.

Люди в окрестностях жили разные, но поначалу они все показались на одно лицо — испуганные, настороженные, ждущие худшего. Фашистская пропаганда не прошла бесследно и даже сейчас давала себя знать — трагедиями, фарсами, курьезами.

Уличенные в активном сотрудничестве с фашистами, как правило, старались оправдаться одним и тем же методом — сваливали свою вину на других, иначе говоря, растворяли ее — дескать, все одинаково виноваты. Мы тщательно разбирались с каждым подозреваемым.

Постепенно положение в районе менялось — население начинало верить нам. Наша бесплатная медицинская помощь, наше снабжение продовольствием, наше сотрудничество с вышедшими из подполья лидерами рабочего класса — все это в кратчайший срок сделало немецкий народ восточной зоны нашим искренним другом. Достаточно сказать, что за первые послевоенные недели население Восточного Берлина увеличилось в десять раз — сюда тянулись люди за помощью и за правдой.

Скрывающийся от возмездия недобитый враг затих. Но мы знали, что причиной этому не только стабилизирующееся положение в зоне, но и переход его к новым методам подрывной деятельности. Получая все большую поддержку с Запада, он готовился к серьезным ударам. Мир был накануне Потсдамской конференции, на которой решался вопрос о побежденной Германии.

Черчилль подписывал обязательства по искоренению фашизма и тут же отдавал приказы о том, что гитлеровская армия, точнее, ее остатки должны быть сохранены как база для воссоздания западногерманской военной машины с далеко идущими антисоветскими целями. Как стало известно позднее, Эйзенхауэр знал об этом и не находил нужным препятствовать.

Английские и американские секретные службы налаживали теснейший контакт с недобитыми абверовцами и гестаповцами — одним тайно предоставляли работу в своих разведках, других обеспечивали материальной базой — и мобилизовывали на борьбу с нами.

В какое-то время в одной из союзнических миссий стал все чаще мелькать щеголь неопределенного возраста — он был боек, разговаривал на многих европейских языках, часто заводил беседы об искусстве, где проявлял недюжинные знания. Он использовал любой повод для общения с нашими офицерами и в отличие от многих был всегда предельно любезен с ними.

Можно было предположить, что щеголь — разведчик, а при пристальном наблюдении стали появляться маленькие доказательства этого. Можно было заметить, сколь старательно он безразличен к разговорам о Потсдаме внешне и как настороженно ловит он при этом каждое слово.

Мы были союзниками, и, естественно, никаких попыток выяснения личности щеголя не предпринималось.

В эти дни наконец появился Игорь. Он пришел к нам ранним утром — вымокший под дождем, заросший, но счастливый. Ему дали наш адрес в Берлине, везли на машине, она сломалась в пути, Игорь не вытерпел и пошел пешком.

Через полчаса, переодетый в сухое, он сидел рядом со мной, рассказывал:

— Простите, не знаю, с чего начать. Впрочем, вы получали мои донесения, так что с начала начинать не надо. Я все время верил, что мы… вы… — хотел поправиться он, но я перебил его:

— Мы, мы!

— Что мы, — радостно продолжил Игорь, — сильнее! И ничего они не смогут мне сделать. А этот Розен — он и трус и зверь одновременно. Как только Истинный с ним управляется?! Да! — вспомнил он. — О главном! Лагерь у озера расформирован. Истинный