Исправительный дом - Никки Френч

Табита уже хотела заявить об отводе этих троих, но прикусила язык: мрачный взгляд все же не является веским основанием для удаления присяжного.

В зале сидели Саймон Брокбэнк и Элинор Экройд, оба в мантиях и нелепых париках. В центре же зала помещалась судья Мандей, перед которой высилась кипа томов уголовного дела. Трудно было поверить, что под красной мантией и париком скрывается обыкновенная женщина.

Кроме них в зале присутствовали и другие люди, которые что-то набирали в своих ноутбуках. Табита не имела понятия, кто это такие, и она предположила, что это журналисты.

Места для публики были частично заняты. Табита встретилась взглядом с каким-то стариком, который, не отрываясь, смотрел на нее, и сразу отвела глаза, почувствовав подступившую дурноту. А чуть выше она заметила Майкла. Его лицо вмиг из сурового стало добрым, и Табита поняла, что это вовсе и не Майкл. Ну разумеется, зачем ему мешаться в это дело…

В общем, никого из знакомых в зале суда не было – только праздные зеваки.

Глядя на публику, Табита чувствовала себя униженной, словно раздетой под людскими взглядами. Ей было тесно в деревянном ящике, который именовался скамьей подсудимых. Ведь каждый, кто пришел в тот день на заседание, имел свое мнение, обсуждал его с остальными и спокойно рассматривал ее. Кожа под одеждой невыносимо зудела, словно по ней ползали тысячи мелких насекомых. Зал суда то отчетливо проступал, то снова тонул в тумане. Табита понимала, что сейчас самое время сосредоточиться, сконцентрироваться, но ее мысли по-прежнему блуждали где-то далеко. Внезапно ей пришел на память урок математики, который вел Стюарт Риз. Она вспомнила, как тот склонился над ней и обдавал ее своим горячим и несвежим дыханием, обжигавшим ей шею. Как же она могла позволить ему?..

Табита сжала кулаки и попыталась овладеть собой. Саймон Брокбэнк подтянул манжеты своей рубашки и встал, глотнул из стакана и, заглянув в свои заметки, повернулся к присяжным, напустив на себя немного печальный вид. Табита стиснула зубы, ее виски болезненно пульсировали. Она раскрыла блокнот и чуть-чуть подалась вперед.

– Уважаемый суд и господа присяжные, – начал Брокбэнк своим глубоким и одновременно звонким голосом. – В ходе этого судебного процесса вы услышите показания многих свидетелей, и вам представится возможность рассмотреть значительное количество доказательств, некоторые из коих очевидны, а для получения иных потребовались данные экспертиз. Но, по сути своей, данное дело весьма простое. Табита Харди обвиняется в убийстве Стюарта Риза. Это преступление относится к категории особо тяжких. Возможно, вы испытаете жалость к подсудимой, потому что, согласно материалам следствия, у нее имелись основания недолюбливать потерпевшего. Однако не позволяйте жалости отвлечь вас от главной вашей задачи, от вашего долга. Ибо только вам и предстоит решить, действительно ли Табита Харди двадцать первого декабря две тысячи восемнадцатого года умышленно убила Стюарта Риза!

Брокбэнк отпил из стакана и вновь обратился к присяжным:

– Я работаю в прокуратуре гораздо дольше, чем бы мне самому хотелось, – он грустно улыбнулся. – И должен вам сообщить, что мне редко удавалось столкнуться со столь простым и столь…

Табита постучала по отделявшему ее от зала оргстеклу. Все взоры устремились на нее. Саймон Брокбэнк замер с раскрытым ртом.

– Мисс Харди! – возгласила судья Мандей. – У вас еще будет возможность возразить. А мистер Брокбэнк пусть продолжает.

– Но мне нужна ручка, – сказала Табита. – Я имею право делать заметки, а ручки у меня нет. Вон, у Микаэлы есть.

Микаэла вскочила со своего места и принялась рыться в груде бумаг, что лежали у нее на столе. Наконец, она извлекла оттуда несколько ручек, перетянутых резинкой. Судья одобрительно кивнула женщине, что сидела прямо под судейской кафедрой, и та подошла к Микаэле, взяла у нее одну ручку и подала Табите.

– Кроме того, – сказала Табита, – мне здесь плохо слышно. Не мог бы обвинитель говорить громче?

Саймон Брокбэнк взглянул на нее, натянуто улыбнулся и продолжил свою речь – медленно и с расстановкой. Табита открыла свой блокнот, и из него выпало на пол несколько листков. Она наклонилась, подбирая их, а потом принялась расписывать засохшую ручку.

Брокбэнк продолжал говорить. Он утверждал, что у подсудимой был мотив и была возможность совершить убийство. Доказательств имелось более чем достаточно. Все важные факты дела, продолжал Брокбэнк, будут изложены присяжным в ходе судебного разбирательства.

Табита принялась записывать. Ее рука сделалась мокрой от пота.

– Во-первых, мотив, – звучал голос прокурора. – Когда подсудимой было пятнадцать лет, она против своей воли была вовлечена в сексуальные отношения со Стюартом Ризом.

Брокбэнк поднял руку, как будто кто-то хотел его прервать, и загремел снова:

– Неважно, разделяла она или нет намерения потерпевшего, но она была на тот момент несовершеннолетней и не имела возможности сопротивляться. Таким образом, этот мрачный эпизод навсегда омрачил ее жизнь.

Табита слушала, как слова Брокбэнка отдаются эхом по залу суда. У нее пересохло во рту, а точечная боль в голове вдруг разрослась до колокольного звона. Табита не отрывалась от своего блокнота, однако чувствовала направленные на нее взоры присутствующих.

– Вы узнаете, – вещал Брокбэнк, – что подсудимая страдала от тяжелой депрессии, что у нее были психотические срывы, что она подвергалась госпитализации и принимала различные препараты, чтобы купировать симптомы расстройства. Это очень печальная история, – торжественно произнес Брокбэнк. – Очень печальная. Но вот именно этот факт, – тут его голос окреп и сделался твердым, – и дает ей мотив для совершения преступления. Табита Харди не без оснований полагала, что поступок Стюарта Риза разрушил ее жизнь и что самому Стюарту все это благополучно сошло с рук.

Кто-то из присяжных кивнул. Другой сделал пометку в своем блокноте. Табита прикусила губу, пока не ощутила вкус проступившей крови. Ей стало очень жарко, и тут же ее пробил леденящий озноб. Ее словно что-то коверкало изнутри. На какое-то время Табита потеряла нить рассуждений и не слышала, что там говорит Брокбэнк. Его слова звучали бессмысленно, пролетали мимо ушей; прокурор только открывал и закрывал рот, его лицо меняло свой цвет и становилось то строгим, то печальным, то многозначительным.

Табита выпрямила спину.

А Брокбэнк все разливался, описывая, как Табита скрывала от правоохранительных органов факт изнасилования. Он говорил спокойно, обдуманно, гладко – словно снимал игральные карты со стола. Он объяснял, что последние недели своей жизни Стюарт Риз испытывал беспокойство и даже решил выставить на продажу свой дом и уехать из