Игра саламандры - Давиде Лонго

о нем. Оливо Деперо, это саламандры, о которых ты уже знаешь. Познакомишь нас со своим другом?

Оливо оборачивается, ища глазами товарища. Он почти забыл о нем.

– Это Мунджу, – говорит он, – мы были вместе в приюте.

– Друзья детства! – говорит Франческо. – Как мило!

– Однажды он чуть не скинул меня с террасы.

– Ого.

Быстро покончив с формальностями, они, похоже, не знают, о чем говорить и уж тем более что делать.

– Хотите немного обсохнуть? – спрашивает Серафин.

Оливо и Мунджу осторожно приближаются к костру, а беглецы тем временем распределяются по кругу, освобождая им место. Федерико встает и подвигает еще два ящика из-под фруктов – вместо стульев. Райан подбрасывает деревяшек в огонь, чтобы посильнее разгорелся.

Оливо и Мунджу садятся и вытягивают замерзшие ноги к огню.

Дым от костра, поднимаясь, тянется вверх и затем улетучивается в туннель, где начинается неподвижный и бесшумный канал. Течение в нем слегка покачивает лодку. На клеенке, расстеленной на земле, лежат упаковка с булочками для хот-догов, несколько бутылок воды и стеклянная банка с тремя довольно подозрительного вида сосисками.

– Могу заверить тебя, что до вчерашнего вечера мы питались намного лучше, – говорит Мария. Она заметила, на что посмотрели оба вновь прибывшие. – Но так как сегодня ночью уходим…

– Мария! – перебивает ее Элена. – Это всем нужно рассказывать?

Мария оглядывается, ища если не одобрения, то хотя бы поддержки.

– Ну, откуда я знаю! – отвечает она звонким голосом. – Уже две недели Серафин выносит нам мозг: Оливо Деперо то, Оливо Деперо сё. И когда он вдруг возник на лестнице, я, понятное дело, решила, что он с нами. А то бы с полицией заявился, нет?

– Это, – пытается встрять Мунджу, – вот кстати…

– Почему саламандры? – снова вмешивается, не дав ему закончить, Оливо.

– Ты серьезно спрашиваешь? – удивляется Элена.

– Угу.

Девушка смеется и смотрит на Серафин.

– Он и правда гений, как ты и говорила. Гении разбираются в самых сложных вещах, а в простейших, тех, что у них под носом, ничего не понимают.

Кто-то смеется, кто-то принимается доедать свой хот-дог. Мария нанизывает одну из трех болтающихся в банке сосисок на длинный металлический шампур и подогревает ее на огне.

– Саламандра, – говорит, жуя, Федерико, – как и другие животные с яркой окраской, использует желтый цвет, чтобы ее узнавали. Но на деле это способ дать понять…

– Что ее тело, – продолжает Оливо, – покрыто отталкивающей, раздражающей слизью.

– Это называется предупреждающая окраска, – соглашается Франческо. – Таким образом они сообщают хищникам, что они несъедобные и трогать их может быть опасно.

– По сути, это яркая вывеска с надписью «Оставьте меня в покое», – подводит итог Матильда.

– Как и нас, верно? Мы очень хорошие и милые, но если постоянно доставать нас…

– Можно получить неприятный сюрприз.

– Как могло бы случиться с Густаво и его бандой, – негромко говорит Оливо.

– На саламандр можно смотреть, но трогать их нельзя, – говорит Серафин, откусывая хот-дог. – И все же как ты отыскал нас?

Оливо задумывается, потому что его голова и в самом деле странно работает. Он догадался, что татуированные пальцы символизировали хвост саламандры – он знает все об этих маленьких земноводных, – и все же не учел…

– Оливо?

– А?

– Я спросила, как ты смог отыскать нас?

– Биография Эрнесто Солинго Булина, – отвечает Оливо.

– Я должен был догадаться! – Райан хлопает себя по колену. – В библиотеке было два экземпляра. Один несколько лет назад взял я, а второй нашел он! И я болван, что не утащил его тоже. Если бы его нашла полиция, она уже была бы сейчас здесь, на вашем месте.

– Кстати, об этом, – вмешивается Мунджу. – Вам надо бы знать, что наверху…

– Черт возьми! – взглянув на часы, прерывает его Федерико. – Уже шесть пятнадцать. Через полчаса будет совсем светло, нужно двигаться.

Все поднимаются. Мария укладывает сосиску в булочку и прячет в карман, кто-то набирает в канале ведро воды и заливает костер, другие разбирают поклажу: кроме сумки с деньгами, там рюкзаки, свернутые спальные мешки, пара газовых фонарей и семь туристических ковриков.

– Стойте! – кричит Мунджу.

Все отрываются от своих дел, переглядываются и смотрят на него.

– Полиция уже здесь! Пытаюсь сказать вам об этом, как только мы пришли.

– Как?! – восклицает Матильда.

– Как?! – вторят остальные.

– И как полицейские попали на виллу? – спрашивает Элена.

– Мы привели их, – отвечает Оливо.

– Что? – изумляется Элена.

– Что? – повторяют остальные.

– Это долго рассказывать, – пытается отвлечь их Мунджу от задачи – кто кого сюда привел. – Просто знайте, что как только сунетесь в сад – вас схватят.

– Это был для нас один из возможных путей, – говорит Райан. – Но у нас есть и другой. – И он указывает на лодку.

– Ну ладно, – произносит Мунджу, усаживается, вылавливает из банки одну из двух оставшихся сосисок и начинает уплетать ее, наблюдая за спокойными и уверенными движениями, с какими беглецы продолжают свои сборы. Вещей на семерых маловато, но надо ли тащить с собой много из старой жизни, если у тебя есть сумка с миллионом двумястами тысячами евро и нет никакого намерения возвращаться.

Серафин подходит к Оливо, который тоже сосредоточенно наблюдает за их последними сборами.

– Хочешь знать, думаем ли мы о родителях?

– Нет, – отвечает Оливо.

– И правильно, потому что отец Федерико разрушил семью, а мать покрывала его только для того, чтобы соседи «не сказали ничего плохого». У Райана папаша – скупой кровопийца с женушкой, бывшей моделью, она шантажирует мужа, угрожая рассказать всему свету о его делишках, вот он и содержит ее косметическую компанию, которая ставит опыты на животных. Мать Марии в обмен на свое молчание получает каждые два месяца деньги от беглого супруга – бывшего бухгалтера мафии. По поводу родителей Франческо и Матильды ты, наверное, не проводил расследований, но, уверяю, дела у них не лучше, чем у других. Или вот я. Брат умер, мать пьет, отец в отъезде на заработках одиннадцать месяцев году. Короче, этим людям на детей наплевать, значит… глаз за глаз…

– А что с Эленой?

– Если не брать эту историю с украденными этрусскими вазами, на самом деле ее родители выглядели бы не так уж и плохо. До тех пор, пока она не сказала им, что влюблена в меня.

– То есть как? – невольно восклицает Оливо.

Серафин оборачивается к нему:

– Ты не понял?

– Нет-нет, понял.

Она улыбается, подозревая, что это не так, – потому что уметь разбираться в планах, бомбах под землей, нацистских юбилеях, виллах одиноких графов и водоемах с саламандрами совсем не означает разбираться во всем! Не знаю, понятно ли объясняю.

– Когда она призналась в этом родителям, они запретили ей встречаться со мной и отправили учиться в Милан, в религиозный католический колледж.