Жертвы осени - Марина Крамер

преступник пойман, должен быть наказан, тем более что у него в квартире все улики. И моя правда никому была не нужна – раз совпали результаты экспертизы. У меня вторая группа крови… Я для всех оказался Бегущим со смертью…

– А как была фамилия следователя?

– Ханович. Ханович Руслан Васильевич.

– А такая фамилия «Тиханевич» вам не встречалась?

– Нет, – уверенно ответил Леонид. – Следователь был Ханович, судья – Байков, заседатели Клевцова и Петрищев.

– Надо же… вы всех помните?

– А вы бы забыли фамилии людей, отправивших вас на двадцать пять лет сюда?

– Извините… конечно.

– А почему вы про следователя спросили? С ним что-то случилось?

– Он исчез.

– Как – исчез? – На лице Вознесенского, до этого совершенно равнодушном, вдруг появилось выражение заинтересованности.

– Никто не знает. Но пропал, и все, с концами. Ни в живых, ни в мертвых не числится, – проговорила Васёна, и вдруг ее как кипятком ошпарило.

Она быстро написала на листке «Ханович» и рядом «Тиханевич», поставила три вопросительных знака и снова посмотрела на Вознесенского:

– Леонид, скажите, а почему вы мне все это рассказываете? И почему не рассказали никому до меня?

– Вы кажетесь мне совсем неиспорченной, Василиса. Нет в вас какой-то червоточинки, что ли… И потом… мне сидеть еще семь лет, мало ли что может случиться, а тут такой шанс… Я не надеюсь, что вы кинетесь меня защищать, но хочу, чтобы кто-то знал правду. – Он распрямился и посмотрел Васёне в глаза: – Я никого не убивал, Василиса. Понимаете – никого. Я устал носить это в себе, вот и все. Сегодня буду хорошо спать ночью.

«Почему я верю ему? – вдруг подумала Василиса. – Почему у меня ни разу за весь разговор не возникло и тени сомнения в том, что он рассказывает? Потому что он все время смотрит мне в глаза? Потому что не отводит взгляд, когда я задаю вопрос? Или потому, что мне где-то внутри хочется, чтобы он был действительно не виноват? И разговор с его бывшей девушкой из головы не идет… Она ведь так и сказала: меня никто не убедит, что Леня мог кого-то пальцем тронуть».

Вдруг она бросила взгляд на ежедневник и заметила уголок фотографии – это был старый снимок матери, который Васёна зачем-то прихватила с собой, и только теперь поняла, зачем именно. Подсознательно она все-таки хотела убедиться в отцовских словах сама.

Осторожно выдернув фотографию, она перевернула ее так, чтобы Вознесенский увидел лицо, и спросила:

– Скажите, Леонид, вы когда-нибудь встречали эту женщину?

Он долго рассматривал снимок, не притрагиваясь к нему свободной рукой, морщил лоб, хмурил брови.

– Он кажется мне знакомым, но знаете, что странно? Именно снимок, а не женщина на нем, – произнес наконец Вознесенский, переведя взгляд с фотографии на Василису. – И сейчас вижу, что ваши глаза… ну, насколько позволяют это заметить очки… они чем-то похожи на глаза этой женщины. Она…

– …моя мать, – сказала Василиса, убирая фотографию обратно в ежедневник. – Моя мать, убитая в парке… выстрелом в грудь… утром, во время пробежки…

– А я вспомнил! – вдруг негромко сказал Вознесенский. – Я вспомнил, где видел эту фотографию. Ее показывал мне мужчина – высокий, с густыми светлыми волосами… его привели ко мне в камеру во время следствия… да, точно! Он держал ее перед моим лицом и спрашивал: «Ты знаешь эту женщину?» Вот совсем как вы… я так понимаю, это был ваш отец? – Васёна кивнула, пытаясь задавить в себе непрошеные слёзы. – Ужасно… Но я действительно никогда прежде не видел вашу мать, Василиса. Никогда. И уж точно – не убивал ее.

Василиса с трудом заставила себя посмотреть ему в глаза и увидела, что в них нет ни страха, ни вины – ничего. Он на самом деле никогда не видел ее мать.

В комнату вошел капитан, сопровождавший Васёну по территории тюрьмы:

– Пора закругляться, Василиса Владимировна. Через полчаса ужин.

– Да-да… еще пара минут, если можно… Вы не возражаете, Леонид?

– Нет.

– Смотри, Вознесенский, правила знаешь, исключений не будет. Опоздаешь – спишь без ужина.

– Потерплю, – ответил Леонид негромко.

Капитан вышел, а Васёна вдруг сказала:

– Если все, что вы рассказали, правда, я дойду с этим до Генеральной прокуратуры.

– Это все – правда, – ровным тоном ответил Вознесенский. – И готов повторить это перед кем угодно. И готов ждать.

– Но… пока вас реабилитируют… если… – И Васёна смешалась.

– Договаривайте: «если реабилитируют», – усмехнулся опять Вознесенский. – Такое тоже может быть. Но я уверен, что все-таки найдется тот человек, что поверит в мою невиновность. Вы, например.

– Ну, я не следователь, не адвокат…

– Вы журналист, Василиса, а слово убило куда больше людей, чем все маньяки.

– Хорошего же вы мнения о прессе, Леонид!

– На собственной шкуре испытал. И вот кому бы я с удовольствием в глаза посмотрел, так это вашему коллеге Колесникову Тимофею – может, слышали о таком?

«Да еще бы! – про себя подумала Васёна. – И хотела бы забыть об этом побыстрее».

Но вслух этого не произнесла, только коротко кивнула.

– Ну, тогда вы знаете, кто именно прилепил мне такое погоняло – Бегущий со смертью. Борзописец, черт его дери…

– И что бы вы сделали, если бы удалось встретиться?

– А ничего, – пожал плечами Вознесенский. – Просто хочу посмотреть в глаза. Понять, как человеку жилось все это время.

– Скажите, Леонид, а если бы вас вдруг признали невиновным, какие были бы ваши следующие действия?

– Выйду отсюда, куплю бутылку лимонада и штук пять эскимо на палочке, сяду в парке на скамейку и буду на людей смотреть, – абсолютно без тени улыбки ответил он. – Я восемнадцать лет обычных людей не видел, понимаете?

– То есть – вы в родной город вернетесь?

– А почему нет? Я же сказал: невиновен, никого не насиловал, не убивал.

– Давайте еще раз фамилии сверим, – попросила Василиса, глядя в блокнот. – Вряд ли мне позволят прислать вам статью на согласование…

– Я вам верю. – Он еще раз повторил все фамилии, и ухо Васёны снова резанула фамилия «Ханович», уже как-то самопроизвольно трансформировавшаяся в «Тиханевич». – Знаете, что я вспомнил? – вдруг сказал Вознесенский. – У него была родинка на левой мочке уха… и шрам на правой брови – как после рассечения, только неровный, как будто зашили неаккуратно. Так бывает, если неправильно сопоставили ткани и не выдержали натяжение нити при наложении стежка…

– Я поняла, – кивнула она, быстро делая пометки на чистом листке. – А теперь… вам пора, а то на самом деле без ужина останетесь.

– Невелика потеря… Но вам тоже наверняка пора. До свидания, Василиса. Спасибо за внимание… Вызывайте конвой, там кнопка у