Поцелуй медузы - Виктор Евгеньевич Рябинин

Карла демонстративно отбросила пакет в сторону. Этот жест должен был показать Севе: пакет нужен не ей, а шефу Карлы. Ей нужен Сева, с кем она планирует провести всю оставшуюся жизнь на тихоокеанском острове. Этот самовлюбленный питерский козёл должен так думать.

Как известно, самые светлые чувства к женщине у мужчин возникают обычно в самое темное время суток. По этой причине, расстегивая на Карле блузку, Сева был полон желания и азарта.

Умница Карла решила отделаться малой кровью.

–Милый, я тоже сильно хочу тебя, – томно дыша, охладила пыл парня Карла, – но сейчас это, увы, невозможно: во-первых, я католичка и до свадьбы хочу сохранить целомудрие. Во-вторых, сегодня я не могу по «техническим» причинам, ты, думаю, понимаешь, о чем я. Но я не хочу, чтобы мы так просто расставались в наше первое свидание. Я буду тебя страстно целовать. Гаси эту ужасную русскую лампочку и иди ко мне поближе…

* * *

…Чем лучше вечером, тем хуже утром. И подобная жизненная формула относится не только к обильному употреблению спиртного, но и к иным человеческим ситуациям.

Конкретно и творчески обласканный вручную, Сева вернулся в санчасть с часовым опозданием, где тотчас был пойман с поличным. Прямо из медсанчасти симулянт плавно перекочевал на гарнизонную гауптвахту. Вердикт гласил: самовольщик не может быть больным, и возразить данной флотской логике было невозможно.

Не видя несколько дней очарованного ею матроса, Карла занервничала. Командировка подходила к завершению, а кроме весьма скупых данных о глубоководном аппарате русских, переданных ей Севой, ничего больше не появилось.

И тогда Карла решилась на активные действия. Надев на себя красную куртку, обтягивающие джинсы, блузку с дюжиной маленьких пуговиц, полусапожки на высоком каблуке и обильно воспользовавшись косметикой, предварительно хлебнув за ужином три большие рюмки адмиральской «Наклюковки», она отправилась на КПП. Она попробует вызвать Севу или добыть хоть какие-нибудь дополнительные данные, решила Карла.

В эту ночь дежурить на контрольно-пропускном пункте военно-морской базы выпало троим: мичману Петро Лавренчуку и матросам Махмуду Мамедову и Тофику Гусейнову. Едва КПП вечером пересек командующий базой, как спустя пять минут по направлению к дому понеслись целые потоки офицеров и мичманов. Когда потоки иссякли, засобирался и Лавренчук.

– Мамедов, ты будешь за старшего, а я ненадолго отойду. Чуть что, сразу же мне позвонишь. Ясно?

– Так точно, – заулыбался Мамедов. Уж он-то знал, куда навострил лыжи Лавренчук. Поблизости проживала официантка из офицерской столовой по имени Надя, и мичман водил с ней шашни. – Не беспокойтесь, Петро Акимыч, все будет в лучшем виде. Как нам платят, так мы и служим, – оскалил белые зубы контрактник Мамедов.

Едва ушел сексуально озабоченный мичман, как Мамедов и Гусейнов принялись раздумывать, чем бы заняться и им. Расписали пулю в карты, попили чайку, покурили. Скучно.

– Тофик, смотри, какая бикса к нам пришла, – взглянув в окно, принял охотничью стойку Мамедов.

–Точно! По внешнему виду профура еще та! – опытным взором мгновенно оценил обстановку Тофик. – Слушай, Мамед, давай её к нам сюда затащим и оттрахаем. Чур я первый!

Долго уговаривать сотоварища Тофику не пришлось. Он вышел на крыльцо, потянулся и призывно махнул рукой Карле, мол, иди сюда, женщина.

«Все складывается весьма успешно, – подумала Вильпонте, следуя к контрольно-пропускному пункту, – сейчас эти дураки расскажут мне все, что я захочу».

«Все идет, тип-топ, – подумали Махмуд и Тофик, – сейчас эта бикса покажет нам все, что у неё имеется в наличии».

…Около четырех часов утра изрядно помятую, избитую и изнасилованную полковника ВМС США Карлу Вильпонте, словно бездомную собаку, выпроводили с КПП. Дав на прощание женщине пендаля и любуясь сорванной с шеи жертвы золотой цепочки с фигуркой маскота Военно-морской академии – козла Билли, Тофик на всякий случай, предупредил:

– Смотри, бикса, если кому скажешь, мы заявим, что ты лезла на охраняемый секретный объект, и тебя посадят…

Глотая от обиды слезы, фыркая разбитым кровоточащим носом, в блузке без пуговиц, с трудом волоча ноги в разорванных джинсах, Карла куталась в испачканную какой-то серой краской красную куртку. После того, что с ней по нескольку раз сделали эти матросы, ей не хотелось больше жить. Если бы у нее сейчас был пистолет, она без тени сомнения перестреляла бы этих гадких вонючих уродов, а потом пустила бы себе пулю в лоб. Но оружия она при себе здесь не носила, а все, что было в карманах – кое-какие деньги, помада, флакончик духов – забрали насильники.

К счастью, вахтера в офицерском общежитии на месте не оказалось. Пройдя незамеченной в свою комнату, она первым делом сбросила с себя одежду и полезла под душ. Она не чувствовала, что на неё лилась лишь холодная вода, потому как ей было душно в этой ванной, в этом общежитии, в этой стране, на этой планете.

Несмотря на ранний час, в комнату Карлы постучали. Открывать не хотелось, но Карла пересилила себя и повернула ключ в замке. На пороге стоял Курт Штейнке.

– С вами все в порядке? – первым делом поинтересовался немец у американки.

Слова Курта стали будто детонатором взрыва новых эмоций женщины. Всхлипывая, она вкратце поведала Штейнке о событиях прошедшей ночи, упустив лишь истинные причины её появления на КПП. Немец, не исключено, также разведчик, работающий под легендой химика, сразу все понял и не стал задавать ненужных вопросов, а лишь предложил:

– Если вы хотите сатисфакции, то могу вам помочь.

Карла только яростно блеснула мокрыми глазами и кивнула головой.

В это же утро Курт Штейнке, проходя через КПП, был заметно рассеян. Слегка задержавшись и отстав от членов комиссии ООН, немец, поравнявшись с матросом у вертушки, сунул ему пачку сигарет, пояснив общепонятным словом: «Презент».

Едва Махмуд засунул пачку «Mallboro» в карман бушлата, как его тут же окликнул всевидящий Лавренчук:

–Ты что там, бисова твоя душа, от товарищей спрятал? Давай показывай…

Мамедов подчинился и достал сигареты, которые тут же были разделены мичманом по «справедливости»: по две – Мамедову и Гусейнову и оставшиеся 16 – мичману Лавренчуку.

Сменившись с дежурства, мичман убыл домой, а матросы пошли в казарму. К вечеру каждый из троицы почувствовал себя плохо. Врачи выставили диагноз – грипп. Через два дня ночью скончался мичман Лавренчук, а на следующее утро по пути в главный военно-морской госпиталь Североморска дружно, один за одним, ушли из жизни Мамедов и Гусейнов.

Вскрытие показало, что в организме у каждого из троицы обнаружен

рицин – чрезвычайно мощный яд растительного происхождения. Его смертельная доза в 80 раз меньше смертельной дозы цианистого