Зверь - Кармен Мола

но в то же время ликовал, оттого что Ана столь откровенно не скрывает их связь, подогревая его фантазии о совместном будущем. Пусть все видят, что они, подобно античным героям, готовы свернуть горы на пути к счастью. Все еще пребывая в приподнятом настроении после разговора с Морентином, Диего стал рассказывать Ане обо всем, что узнал. Она слушала его с энтузиазмом, не забывая высматривать знакомых, особенно тех, о ком ей хотелось рассказать Диего.

— Значит, ты станешь знаменитым репортером… — проговорила она.

— Ну, не преувеличивай. Скажем так, я наконец перестану быть обычным писакой. Но я не солгу, если скажу, что слава волнует меня меньше всего.

Ана согласилась с ним: возможно, новые сведения помогут вернуть Лусии сестру. За свою короткую жизнь бедняжка натерпелась больше горя, чем иные старики; если кто-то и заслужил немного счастья, так это она.

— Мне хотелось бы познакомиться с сотрудниками твоей редакции, — удивила его Ана неожиданной просьбой. — И с владельцем газеты. Я хочу увидеть, где ты проводишь столько времени.

— Когда-нибудь мы туда сходим. Морентин тебе понравится, он очень образованный человек.

— И еще я хочу посетить твой родной город. Увидеть, где ты провел детство.

Ана поздоровалась с дамой, которая прогуливалась в сопровождении двух девочек в одинаковых белых платьицах, подпоясанных голубой лентой. Диего задумался над ее словами: посетить его родной город, узнать о его детстве… Что означало это желание? Любовь — слово, которого они избегали, как застенчивые подростки, — стала реальностью. Ему хотелось расцеловать Ану прямо здесь, в экипаже, под солнцем Мадрида, у всех на глазах. Надежда на то, что в будущем их жизни соединятся, больше не казалась такой уж несбыточной.

Словно желая показать, что думает о том же, Ана сняла перчатку, взяла руку Диего, поднесла ее к губам и нежно поцеловала, а потом крепко сжала его ладонь и опустила голову ему на плечо.

42

____

Труп Исабель лежал в подземелье уже два дня, запах крови и разлагавшейся плоти перебивал даже вонь испражнений. Девочки хотели пить и есть, но подземелье было опутано паутиной отчаяния. Клара шепотом окликнула Хуану. После их первого разговора та ни разу не подходила к прутьям — наверное, спала и грезила о волшебном языке облаков, о небе, на котором начертана судьба. О небе, казавшемся таким недосягаемым отсюда, из клеток… Ах, если бы Клара могла заглянуть в его бездонную глубину, подставить лицо лучам солнца, увидеть силуэт огненной птицы, в которую после смерти превратилась ее мама. Лусия уверяла, что эта птица их защитит… Хуана всхлипнула, и Клара вынырнула из своих фантазий:

— Моя сестра обязательно вытащит нас отсюда. Ее зовут Лусия, и она может появиться на этой лестнице в любую минуту. Она всегда приходит, когда нужна мне.

Кларе хотелось передать Хуане свою безусловную веру в сестру, и она стала рассказывать, как Лусия заботилась о ней, когда их мама уходила на реку стирать белье. Когда Кандида заболела, Лусия впервые покинула Пеньюэлас, — это было всего месяц назад, а казалось, что прошли годы. Она отправилась в Мадрид, чтобы раздобыть еды и немного денег, но все кончилось тем, что ей пришлось работать в доме Хосефы Львицы… Клара описывала Лусию, ее рыжие волосы, и Хуана вдруг вспомнила короткий разговор с девочкой на ступеньках публичного дома и зависть, которую испытала, узнав, что девственность Лусии продали с торгов за баснословную сумму. Именно о таком будущем мечтала сама Хуана.

Но Клара вскоре умолкла: она чувствовала, что заслужила выпавшее на ее долю наказание. Она попала сюда из-за перстня. Первая же попытка сделать что-то самостоятельно, не посоветовавшись с сестрой, закончилась тем, что она оказалась в заточении. Не надо было продавать перстень, ведь это был ее амулет, а с амулетом нельзя расставаться. Она сама накликала беду на себя.

— У меня живот болит, — прошептала Хуана.

— Это от голода. Лучше не думай о нем.

— Не могу не думать. Мне никогда не приходилось голодать, у Львицы мы ели все, что хотели.

— Счастливая ты. А я никогда не ела досыта. Мне всегда хотелось еще. Иногда я вижу сон, что до отвала набила живот пирожными. Но ты все-таки не думай, закрой глаза и попробуй уснуть.

— Когда я закрываю глаза, то вижу огромное блюдо винограда. Хотя я вовсе не люблю виноград.

Клара не думала о винограде. Когда она закрывала глаза, то видела человека с обожженным лицом, видела, как он убивает Педро и Марию, а ее тащит за собой. Внезапно ее, будто пощечина, обожгла мысль, что он мог расправиться и с Лусией. Но нет, конечно же, Лусия сумела спастись, ей всегда это удавалось. Она убежала и непременно найдет Клару до того, как та умрет от голода и жажды.

Вдруг одна из девочек затянула молитву:

— Отче наш, сущий на небесах…

Другие подхватили. Клара молчала: она не верила, что молитва поможет. И вдруг, будто опровергая мысли Клары, не успели пленницы дочитать «Отче наш», как раздался скрежет и в подземелье ворвался свет. По винтовой лестнице спустился не Зверь, а какой-то незнакомый человек среднего роста в черном плаще. Капюшон скрывал его лицо.

— Еды!

— Воды!

Девочки кричали: одни — с отчаянием, другие — с надеждой. Никому не приходило в голову задуматься: кто этот человек и зачем он пришел. И неважно, куда исчез великан. Они хотели есть и пить, а потом будь что будет.

— Раздевайтесь! Все! — Человек в черном поднял фонарь и стал обходить клетку за клеткой. — Или вам не нужна еда? Никто не получит ни крошки, пока не снимет с себя все.

Двое мужчин в таких же одеяниях, как первый, тащили вниз по лестнице котел с чем-то, похожим на гачас. Воду они тоже принесли. От запаха пищи Кларе еще больше захотелось есть, и она торопливо, как и другие девочки, принялась стаскивать с себя одежду.

Мышцы от долгого сидения затекли, но это не помешало девочкам поспешно сбросить лохмотья. Голые и отощавшие, они стояли, уставившись на еду. Тот, кто отдавал команды, накладывал в миску гачас, наливал воду в металлическую кружку. Одна за другой, как животные у вращающейся кормушки, девочки съедали свою порцию и передавали посуду дальше. Кто-то стучал кулаком, кто-то кричал, если соседка ела слишком долго. Голос человека в черном, монотонный, как метроном, пресекал ссоры и устанавливал очередность. Тот, кто увидел бы сейчас перепачканные едой лица девочек и жадный блеск их глаз, невольно подумал бы, что первобытные инстинкты по-прежнему сильнее любых других. Все происходившее напоминало древний ритуал.

Увлеченные едой, девочки не заметили, как два человека в черном унесли труп Исабель и вернулись с лоханью теплой воды. Чистая и прозрачная, она благоухала цветами, перебивая вонь, царившую в подземелье. Тех, кто закончил есть, по очереди вытаскивали из клетки. Затем подводили к лохани и заставляли целиком погрузиться в воду.

Первой была Фатима, не сумевшая скрыть страх перед необходимостью заходить в воду. Однако, погрузившись в нее — как было приказано, с головой, — она вынырнула с радостной улыбкой. Вода оказалась в меру теплой. И как же приятно было смыть грязь, ощутить аромат ромашки или, может быть, дрока…

Процедуру повторили с каждой из семи запертых в клетках девочек — омовение в душистой воде, в лохани, установленной посреди восьмиугольного подземелья. Человек в черном разглядывал мокрых девочек при свете фонаря, высматривая что-то у них на ногах. Оживленные, чистые и влажные, они возвращались в клетки и торопились одеться. Люди в капюшонах за все это время не проронили ни слова.

Прижавшись к тюремным прутьям, Клара увидела, как подошла очередь Хуаны, и черный человек помог ей забраться в лохань. Вода всколыхнулась, цветочный аромат усилился. Двое в черном подбрасывали в лохань ароматические травы. Хуана опустила в воду лицо, смочила волосы. Она улыбалась, радуясь