Тайны расстрельного приговора - Вячеслав Павлович Белоусов

Вы же сами говорили, там милиция замешана, — попытался возразить гость.

— Верно. Верно, Олег Власович, как только милиционеры там замелькают, так Николай пусть дело и берёт, — Боронин вернулся в кресло, сел глубоко и основательно. — А пока генерал пускай сам дерьмо расхлёбывает. Я за делом контроль установлю! Свой! Партийный. Я и точки буду ставить последние по каждому коммунисту! А потом они в суд пойдут! Только уже без партийных билетов. И те, кто кормился за счёт ворюг, и кто покровительствовал, и кто глаза закрывал!

Игорушкин, не шевелясь, так и стоял с поднятой стопкой.

— Мы народ за воблу сажаем!.. — неистовал Боронин. — А тут что творится, Николай Петрович?

— По закону будет, Леонид Александрович, — сжал губы Игорушкин. — Доведём до ума.

— Вот-вот, — Боронин будто не слышал его оправданий. — Только закон у нас почему-то не срабатывает. Генерал поздно спохватился банду брать… Ты тоже не разбежался… Эта банда на миллионы рублей рыбных запасов нахапала! Где мы были?.. Не пора ли кое-кому подлечить здоровьице в санатории или в больнице? На заслуженном, так сказать, отдыхе…

— Николай Петрович, — повернулся к Игорушкину и гость, — вам Максинов что-нибудь докладывал об этой шайке?

— Никак нет, — глухо выдавил из себя прокурор.

— Доложит ещё, — успокоил гостя Боронин. — Он мне об этом сегодня утром звонил. Оттарабанил, что всю банду ночью взяли.

— Установите за делом строжайший надзор, Николай Петрович, — гость сурово глянул на прокурора. — Лично мне регулярно докладывайте. Каждые десять дней!.. И чтобы всех в суд!

— Зачем теперь горячку гнать? — неожиданно перебил его Боронин, внезапно сменив гнев на мирное напутствие. — Теперь поспешать с умом надо, Олег Власович. Слыхали, что японцы любят говорить по такому поводу?

Сорокин и Игорушкин, смутившись, переглянулись.

— Спешить надо медленно, — Боронин скривил губы в затаённой усмешке. — Мы здесь разберёмся. Я вам обещаю, как первый секретарь обкома партии. От ответственности никто не уйдёт. Так и передайте Рекункову, а я в ЦК сам доложу.

Из дневника Ковшова Д. П

— Что-то не ощущаю пылких намёков на радость, — сострил я, когда Илья после нескольких моих безуспешных звонков отворил дверь. — Гость к полуночи, а хозяин не рад счастью?

— Данила! Какими судьбами? — стиснул меня в объятиях Дынин. — Привет! Проходи.

Мы, обнявшись, вошли в дом.

— Что так поздно? — теребил меня приятель. — И не позвонил, не предупредил. Как в старые добрые времена, словно снег на голову. Не на убийство ли выезжать?

— В доме главного врача, когда-то практиковавшего судебным экспертом, всегда должны быть готовы к сюрпризам.

— Благодарствую, дружище, — раскланялся Илья. — Завысил скромные полномочия сельского зама по лечебной части. Но я прощаю. Хорошо, что совсем не забыл.

— Совесть имей, Гиппократ, — осмотрелся я в поисках остальных членов семейства Дыниных. — Совершенно ненароком, от раба божьего Аркадия докатилась до меня благая весть о ваших государевых заслугах.

— Вот те на! Да тебя днём с огнём не сыскать! Очаровашка твоя не передавала ничего? Евгения звонила ей, приглашала вас?..

— По правде говоря, дорогой, я уже и сам забывать стал, когда дома ночевал, — сознался я, присаживаясь к кухонному столу и бросая сумку под ноги.

— Что так? Выгнали? — Илья дурашливо всплеснул длинными ручищами. — Впрочем, я понимаю Очаровашку и оправдываю.

— Последнюю ночь бодрствовал я у Бабинца.

— Что за фрукт?

— Хуже. Прокурор района, — пробежался я глазами по пустырю стола. — Убийство у него. Началось, как по сюжету Агаты Кристи, с огрызка руки, а закончилось тремя трупами здоровенных мужиков.

— Старик, здесь замешана любовь, — засуетился Дынин, вытаскивая из шкафчика тарелки, ложки, вилки и всё остальное. — У Кристи никогда не начиналось с таких волнительных страстей. Англия! Страна туманных загадок и ленивых джентльменов! Там во всём манеры и степенность.

— А у нас вот так, — махнул я рукой, соглашаясь. — И убийца оказался сущим сморчком. Женился на молодухе на старости лет, вот молодые и повадились. Он одного убил и закопал в своём же сарае — не захотел тащить через всё село. Появился второй поклонник, старик и того убрал, закопав рядышком, но на грех третий намылился. С ним хлопот прибавилось, едва в сарае места хватило. Но прикопал неглубоко, поленился, надоели ему мертвяки. Одним словом, голодные собаки ночью раскопали, потом руку отгрызли и по селу таскали. Мальцы отобрали… Вот какая история. Ну да ладно об этом. Где твои-то, неужели все спят?

— Дед отдыхать ушёл с Мурло, я тут немножко засиделся поработать, а Евгения с Анастасией недавно укатили в Москву. — Илья уже заканчивал незамысловатую сервировку, поставил рюмки, полез за графинчиком. — Тебе Аркадий ничего не рассказывал?

— Я его с той ночи, когда на острове… — я снизил голос, — рыбачили… больше не видел.

Шорох, привлёкший внимание, мне не почудился. Дверь, ведущая в библиотеку Моисея Моисеевича, приоткрылась, и оттуда высунулась мохнатая голова глупого до невозможности щенка. Толстяк оглядел нас с Ильей недовольными чёрными пуговицами глаз, нахмурился, что, мол, спать не даёте, и тявкнул на меня.

— Ну-ка иди-иди, малец, ко мне, — схватил я симпатичное существо. — Это кто же к нам пожаловал?

— Мурлышка, — умилился и Илья. — В память Мурло и этого дед так назвал. Я возражать взялся. А он говорит, что о верных друзьях надо хранить память хотя бы в именах. У людей не получается, собаки заслужили.

— Философ он у тебя. Каким был, таким и остаётся.

— А то! — Илья оживился. — Сидит как-то со своим любимчиком у печки. Слышу, бормочет. Что ты думаешь?

— Давай уж, наливай! — подтолкнул я приятеля. — Утром только позавтракал, проголодался, нет мочи!

Илья мигом наполнил рюмки.

— А он этому щенку стихи читает. — Дынин наморщил лоб, поднял глаза в потолок. — Погоди, сейчас вспомню… «Расти дружок и крепни понемножку. И помни, что живое существо перерасти должно хотя бы кошку, чтобы она не слопала его»[18]. А?.. Как тебе?

— Чудесное приобретение, — теребил я щенка, поглаживая за ушами. — А с дедом тебе повезло с самого рождения. Таких в лотерею выигрывают. Как он?

— Прибаливает последнее время. — Илья поднял рюмку. — Давай, перекуси с дороги. С приездом!

— Серьёзное что-нибудь? Моя помощь не требуется?

— Он не признаётся, — махнул рукой приятель. — Ты же его знаешь! Я к себе в больницу хотел его уложить, анализы взять, понаблюдать… А он ни в какую.

— Не нашёлся доктор по моей болячке, — в дверях появился сам хозяин, седой, как лунь, Моисей Моисеевич.

Держался он молодцом, браво выпятив грудь и высоко неся голову.

— С приездом, Данила Павлович, — обнял он меня. — Давненько у нас не бывали. Дела государевы, заботы большие…

— Да, вот… — начал я было.

— Запамятовали провинциальных обитателей. Но