Дальний билет - Михаил Сидорович Прудников

касается спасения детей, мы уже связались с Центром, и Центр одобрил разработанный нами план, обещал прислать самолеты для вывоза детского дома на Большую землю. Мы — же должны были обеспечить переброску детей из Половца в расположение партизанского отряда. И здесь первая задача непосредственно сливалась со второй.

4. Пистолет — вещь ненадежная

Гауптман Розен сидел в своем кабинете. Обдумывая события последних месяцев, он не разрешал себе сомневаться в главном — в том, что они с Карлом непременно будут богаты, по-настоящему богаты. В остальном же, как он считал, надо было разобраться со всей придирчивостью — поскольку наконец-то фортуна улыбнулась ему, появилась возможность в скором времени покинуть Белоруссию, близкий фронт, партизанскую опасность и уехать не куда-нибудь, а в Берлин. Все-таки нашлись у него покровители, он заберет с собой Карла и отправится выполнять какое-то важное, но не связанное с фронтом задание. Однако для этого в прошлых делах должно быть все чисто.

Как будто так оно и было, кроме… кроме этой проклятой истории с концлагерем. Розен признавался себе, что чекисты обыграли его вчистую, но не это беспокоило гауптмана. Его беспокоила вероятность разоблачения. «Конечно, — думал он, — чекистам нет никакого резона оповещать весь белый свет о разгроме лжепартизанского отряда — наоборот, в их интересах держать эту историю в тайне. Само же абверовское командование никогда не доберется до истины — в чертовом котле на Сурже погибло большее, чем один ряженый отряд. И все же… Что — все же?»

Еще и еще искал он уязвимые места в своих рассуждениях и, к своей радости, не находил. Он был бы, конечно, значительно менее доволен собой, если бы знал, что несколько часов назад с достаточно надежными документами в Минск прибыл учитель половецкого детдома Игорь Андреевич Головин.

Головин шел по городу заранее обдуманным маршрутом. В полицейский участок он вошел в строго определенный час. Этот человек, умеющий принимать мгновенные решения, находить единственные выходы из, казалось бы, головоломных положений, в то же время был до предела педантичным, если это позволяли обстоятельства. Самодисциплина стала его натурой, он считал обязательным продумывать свои действия до мелочей и не отступать от разработанного плана, что называется, ни на йоту.

Надо было связаться с Розеном. Головин попросил сотрудника охраны провести его к Розену.

— К сожалению, это сделать невозможно, — ответил сотрудник. — Он находится по другому адресу.

— Нельзя ли с ним переговорить по телефону?

Сотрудник тут же подошел к аппарату, связался с Розеном и передал трубку Головину.

Розен дал адрес, сказал, что у проходной будет ждать человек в гражданской одежде, к которому нужно обратиться: «Я по известному вам делу».

В конце Розен спросил:

— Как скоро вы будете?

— Постараюсь не задерживаться. — Головин повесил трубку.

Однако пошел он не торопясь и даже заглянул по пути в кафе, чтобы выпить стакан эрзац-кофе и съесть бутерброд.

У входа в отделение абвера охраны не было — часовой стоял за дверью. Рядом с часовым Головин увидел человека в штатском, тот смотрел на вошедшего с интересом.

— Я по известному вам делу, — сказал Головин.

— Пойдемте, — пригласил человек и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

У одной из комнат на втором этаже он толкнул дверь и пропустил Головина вперед.

— Прошу, — сказал человек и тут же закрыл за Головиным дверь.

Розен сидел за столом, навстречу не поднялся, но сразу спросил:

— Ну?

Головин покачал головой, молчал.

— Вы немой? — резко сказал Розен.

Головин поднял глаза к потолку, окинул взглядом стены.

— Не валяйте дурака! — крикнул Розен. — Меня некому подслушивать.

— Я должен быть уверен, что эта беседа останется между нами, — сказал Головин. :

Розен внимательно посмотрел на посетителя, улыбнулся:

— Вы считаете себя вправе ставить условия?

— Иначе не ставил бы их. — Головин прошел к креслу, сел без приглашения.

— Это любопытно. — Розен не скрывал удивления, но смотрел с насмешкой. — Такую смелость надо поощрять. — Он нажал кнопку на углу стола.

— Вы включили аппаратуру? — спросил Головин.

— Я отключил ее, — ответил Розен, которого сбивал с толку тон собеседника. — Вы же просили о конфиденциальности.

— Правильно сделали, — одобрил Головин. — Вы уверены, что нас никто не может слышать?

— Я уже сказал вам, что меня некому контролировать.

— II все же, — возразил Головин, — я бы советовал вам быть трижды осторожным, ибо рискуете прежде всего вы.

— То есть? — Розен готов был сорваться, но что-то заставляло его сдерживаться.

— Речь пойдет о вашей лояльности к партизанам.

Розен судорожно сглотнул, быстро спросил:

— Что-что?

— Если позволите, немного истории, — сказал Головин. — Партизанам пришлось бы очень тяжело на Сурже, окажись у них за спиной организованный вами отряд лжеузников. Но вы любезно встретили партизанского разведчика и охотно позволили ему обезвредить важную боевую единицу вашей армии. Разве партизаны не должны быть благодарны вам? Разве у них не могла возникнуть мысль о вашей лояльности?

— Кто вы? — спросил Розен.

— Я — советский гражданин, — сказал Головин. — И пришел к вам с деловым предложением.

Розен помолчал, надумал что-то, постарался улыбнуться, вынул и положил на стол пистолет, потребовал:

— Дальше? — Напряжение в его глазах смешивалось со злорадством.

— Если мы не договоримся, — продолжал Головин, — то я буду считать, что мы ошибочно сочли вас лояльным по отношению к нам, И тогда в штабе Канариса получат возможность сравнить ваш отчет о проведенной операции с истинным положением дел.

— Почему вы думаете, что я утаил от командования правду? — спросил Розен.

— Думать — это хорошее занятие, — сказал Головин, — и мы не избегаем его. Однако сейчас это слово неуместно. Мы не думаем, мы знаем. Ваш Рыжий Валентин оказался достаточно разговорчивым собеседником и рассказал нам вещи, в которых только больной человек может признаться своему начальству.

— Вот как? — Розен все еще не мог найти линию поведения с этим уверенным в себе человеком. — Но — еще вопрос. Каким образом эти сведения могут попасть к моему начальству?

— Честно говоря, — сказал Головин, — я не уполномочен отвечать на такие вопросы.

— Кто вообще уполномочил вас встретиться со мною?

— Мой командир.

— Может быть, вы назовете его фамилию?

— Пока нет.

— Почему он не пришел ко мне сам?

— Очевидно, у него есть более важные дела. — Головин смотрел Розену в глаза, и Розен не выдержал, закричал:

— Послушайте, вы! Ненормальный человек! На что вы рассчитываете? На то, что у меня дрогнут нервы? И я поддамся на вашу идиотскую провокацию?

— Если вы не смените тона, — требовательно перебил Головин, — я прекращу этот разговор тут же.

Розен с трудом заставил себя замолчать.

— Я могу доказать, что у вас нет выбора, — сказал Головин. — Если