Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас

я, читать не умею, что ли? Еще на столе лежала записная книжка.

— Ты и в нее заглянул?

— Так, пролистал. Там было полно рисунков каких-то странных существ, похожих на насекомых, и подписи к ним. Все насекомые были с огромным…

— Чем?

— Членом, инспектор.

— То есть рисунки были вульгарными?

— Не знаю. Член вульгарный?

— Это смотря как изобразить. Однако на листках, которые кто-то разбрасывает по городу, нет никаких рисунков.

— Нет.

— Надеюсь, на письменном столе ты оставил все как было?

— Естественно.

— Слава богу.

— Вы что, думаете, я шныряю по домам, чтобы красть у людей записные книжки со всякой ерундой?

— Нет, такой, как ты, этого никогда не сделает.

— Зато такой, как я, взял вот это! — сказал Микеланджело, доставая из кармана лист бумаги, на котором было множество строчек с одним словом: Аличе.

У следователей был только один образец почерка пропавшей женщины — подписанная рукой Аличе поздравительная открытка, которую дала полицейским ее мать. В материалах первого расследования Стуки тоже ничего не обнаружил. Инспектор знал, что по окончании учебы в классическом лицее Аличе Бельтраме поступила в университет на факультет естественных наук, но высшее образование так и не получила. Стуки пришло на ум, что в университетских архивах должны быть какие-то бумаги, подписанные Аличе Бельтраме. Кроме того, чтобы открыть собственное туристическое агентство, ей наверняка пришлось оформить множество бумаг для предоставления в торговую палату. Завтра он поручит Сперелли проверить свою догадку.

Еще инспектор Стуки вспомнил, что подпись Аличе должна быть на бланках выдачи удостоверений личности в архиве полицейского управления. Он спустился в архив и поискал в картотеке под буквой «Б», но не нашел ничего, относящегося к семье Бельтраме. «Ну и как это понимать?» — удивился Стуки.

— Инспектор?

— Я ищу копии удостоверений личности Аличе Бельтраме.

Микеланджело молчал.

— Зачем они вам? — наконец произнес подросток.

— Уж точно не для моей персональной коллекции.

— Вам пригодились добытые мной доказательства?

— Вообще-то, да. Но сейчас мне нужны карточки Бельтраме. Признавайся!

— Я их уже выбросил.

— Ты хочешь, чтобы я тебя отлупил? — заорал Стуки. — Ты в своем уме? Красть документы из полицейского отделения! Что ты собирался с ними делать? Продать русской мафии?

— Зачем они нужны русской мафии?

— Это я к слову, — попытался успокоиться инспектор. — Срочно отыщи бланки, а не то…

— Ладно. Я просуну их вам под дверь, как только смогу.

— Арго, ты хочешь вернуться к дедушке Баттистону?

Пес ничего не ответил. Он смеялся.

15 ноября. Понедельник

Взгляд Микеланджело был прикован к окнам в поисках невидимой лестницы, которая увела бы его далеко отсюда, в архив удостоверений личности в полицейском управлении. Он сидел в классе за последней партой и чувствовал себя явно не в своей тарелке. Ведь ему приходилось прозябать среди этих ничтожных, инфантильных подростков, которые позволяли собой манипулировать и свято верили, что их персональное личностное взросление должно обязательно пройти через исторические хроники, алгоритмы, формулы и правила грамматики. Для Микеланджело слова учителей были не больше чем раздражающим фоновым шумом.

Мальчик с затаенным беспокойством ожидал звонка. Следующим был урок Бельтраме. Наконец он решился и вежливо попросил разрешения выйти в туалет. Учительница итальянского недовольно поджала губы, но ученик сделал вид, что дело не терпит отлагательств.

В туалете Микеланджело открыл окно и вылез наружу. С той стороны двора забор был довольно высоким, но это его не испугало. Он больше ни за что не вернется в этот сумасшедший дом. Ни за что и никогда!

Парнишка не нашел в себе смелости явиться в полицейский участок к инспектору Стуки: тот наверняка бы не оценил его очередной выходки. Микеланджело отправился бродить по городу, который оставался равнодушным к его проблемам и в это утро понедельника жил своей привычной жизнью: оживленные бары, переполненные тротуары и неизменная толпа туристов на площади Синьории. Сам не зная как, Микеланджело оказался у дома Бельтраме. Поддавшись внезапному порыву, он проверил почтовый ящик, толкнул железную калитку и, убедившись, что та заперта, не долго думая, позвонил в домофон. И вдруг, как сумасшедший, стал лихорадочно нажимать на кнопку звонка.

Появившаяся в дверях синьора Бельтраме не произнесла ни слова. Прищурив глаза, она рассматривала подростка, словно пытаясь его узнать.

— Ты принес покупки?

— Да, — произнес удивленный Микеланджело.

— И сыр тоже?

— Нет, сыра у меня нет.

— А ведь я его заказывала.

— Мне не дали.

Женщина на мгновение задумалась.

— Может быть, это я забыла заказать, — произнесла Бельтраме и жестом пригласила мальчика войти.

Микеланджело поднял свой рюкзак над головой, словно хотел показать, что покупки в нем. «Дестабилизировать, — напомнил себе подросток. — Сейчас я ее как следует дестабилизирую».

Синьора Бельтраме впустила мальчика в дом и, показав рукой, в каком направлении идти, велела ему оставить покупки в кухне на столе.

— Ты новенький?

— Да.

— Тебе платят?

— Мало.

Микеланджело поставил рюкзак на кухонный стол и стал медленно открывать его. Принюхавшись, он ощутил затхлый запах старых вещей и другой, смутно ему знакомый. Боли? Мальчик выложил на стол свои учебники.

— Латынь, — произнес он.

— Но она совершенно несъедобна, — ответила женщина, качая головой и пристально вглядываясь в Микеланджело.

— История?

— Я ее не перевариваю.

— И я тоже.

— Я заказывала молоко, хлеб, рис, оливковое масло и стиральный порошок. А еще сыр, хотя, наверное, я ошиблась. Мне не нужно ни латинского языка, ни истории. Мальчик мой, что-то не так?

Микеланджело не ожидал, что старая Бельтраме окажется такой: деликатной и ранимой, с нежной морщинистой кожей и взглядом влажным, но не злым. От нее даже не исходило дурного запаха, как от большинства стариков.

— Да! Все не так! — выпалил подросток.

Он понял, что с ней не нужно говорить об учительнице, ее дочери, потому что пожилые родители не всегда виноваты в том, какими становятся их взрослые дети. Или, может быть, потому что на самом деле его мучило совсем другое, а не то, что произошло в школе. Те самые отвратительные экзистенциальные вопросы, которыми терзаются эти паршивые философы.

— Хочешь чаю?

— Лучше мартини.

— Ты прав, это намного лучше.

«Классная старушенция!»— в восхищении подумал Микеланджело.

Они приготовили для себя два мартини и пили их, сидя на диване. Она рассказала ему, что переживает трудный период. Микеланджело мрачно кивал головой, словно ветеран войны во Вьетнаме. В какой-то момент синьора Бельтраме сказала, что и это пройдет, потому что все всегда проходит.

— Запомни это! — добавила женщина.

Микеланджело не совсем понял, что именно она хотела этим сказать. Он посмотрел на синьору, пожав плечами.

— Я потеряла дочь, но постепенно обретаю душевный покой, — проговорила Бельтраме и налила еще мартини себе и Микеланджело.

Подросток рассказал ей о своем решении больше не возвращаться в школу, потому что, откровенно говоря, она не дала ему ничего, там он лишь продолжает терять время.

— А какое время ты уже потерял? — поинтересовалась синьора Бельтраме.

— То, которое унес с собой мой отец, когда бросил нас с мамой.

Микеланджело сам удивился тому, что сказал.

— Ты прав, — согласилась женщина, — есть люди, которые, уходя, крадут твое время. Время идет вперед, но уже без тебя. А ты всего лишь наблюдаешь жизнь со стороны.

— Правда! — воскликнул Микеланджело и, сам от себя этого не ожидая, вдруг спросил синьору, чем он может ей помочь. — Не с покупками, — уточнил он.