Двойка по поведению - Ирина Семеновна Левит

— Ой! Я вас умоляю! Можно подумать, он мне открыл военный секрет! Вы же понимаете, что этот секрет на самом деле хранится в карточном домике. Ткни пальцем, и весь этот домик развалится. Да и зачем разваливать домик, когда и так многие не раз заглядывали в замочную скважину и даже побывали внутри? В большинстве наших школ, особенно престижных, вы обнаружите то же самое. Только почти все, кому надлежит присматривать за нашим образованием, делают вид, что они слепы, глухи и немы. А Сергей Игнатьевич, если так можно выразиться, человек старой закалки. Ему эти новые правила игры конечно же претят, но что поделаешь…

— Очень даже поделаешь, — пробурчал Орехов. — Взял бы да и послал все к черту. И эти игры, и эту гимназию, и этих золотых деток вместе с их алмазными учителями. Давно бы уже мог на пенсию отправиться.

— Он и отправится. Нынешний учебный год у него последний. Он так решил. Нынче Сергею Игнатьевичу исполнится 75 лет и 50 лет, как он работает в этой школе.

— Да ну? — Майор аж присвистнул. — Полтинник на одном месте?! Вот уж кто все про всех и обо всем знает! Ценнейший кадр!

— Вот именно. А поскольку Сергей Игнатьевич, без сомнения, очень приличный человек, его словам можно верить. И из его слов, по крайней мере я, сделал несколько выводов. Во-первых, своими педагогическими методами Галина Антоновна Пирогова пользуется сто лет, и если бы именно они стали причиной ее смерти, то ее убили бы тоже уже сто лет назад. Во-вторых, не одна Пирогова портила кровь ученикам. В гимназии хватает тех, кто это тоже умеет делать достаточно успешно. В-третьих, сами учителя давно привыкли к особенностям Галины Антоновны и по ее поводу не испытывали каких-либо экстремальных проблем.

— Вы, Казик, наверное, хороший психолог и даже детектив хороший, тут уж я могу профессионально судить. — Орехов поморщился, словно не комплимент сделал, а вроде как укорил. — Но я тоже в своем деле кое-что смыслю и на многое насмотрелся. Так вот самая простая вам ситуация. Мужик лет двадцать пьет и свою жену бьет, а та терпит. А потом — бац! — и молотком по башке. И многие удивляются: чего бы вдруг? А не вдруг. Просто всякий терпеж закончился.

— Я об этом думал, — признался Аркадий Михайлович. — И потому считаю очень важным как следует повыяснять: не произошло ли в последнее время что-нибудь такое-эдакое… отчего вдруг, как вы выразились, терпеж закончился.

— Конечно, произошло, — на сей раз хмыкнул майор. — Директрисе Роговой нахлобучку в мэрии устроили. И аккурат в день убийства. И как раз по поводу Пироговой.

— Ну-у… — на сей раз поморщился Казик. — Это уж просто как по написанному. — Неожиданно он вдруг посерьезнел. — А вообще-то это интересно. Да-да, дорогой Борис Борисович! В другом деле одного-то подозреваемого не отыщешь, а тут буквально очередь выстроилась: Гриневич, дворники, Саранцева, теперь вот Рогова… И все поблизости от школы. Вы знаете, что мне это напоминает? Слепого щенка, который в разные стороны носом тыкается, но все в пределах коробки, куда его положили. И знаете, что еще интересно? Стоило Саранцевой заявить, дескать, Гриневич выходил из школы, чтобы встретиться именно с ней, и тут же обнаруживается пропавшая тетрадь Пироговой. Стоило Гриневичу сблизиться с Саранцевой, и он быстренько получает весьма странную записку.

— Какую еще записку?

— Во время поминального обеда, на котором присутствовали только свои, кто-то сунул Владимиру Николаевичу в карман записку «Будь осторожен с этой маленькой стервой!» А следом в Елизавету Максимовну кто-то кидает собачьими экскрементами.

— Бред какой-то!

— Причем записка написана рукой, печатными буквами, а не набрана на компьютере, что было бы вполне логичным. Спрашивается: почему именно так?

— Этот писака не умеет пользоваться компьютером.

— Возможно. Но, полагаю, трудно найти кого-то из учителей, кто бы компьютером не владел. Разве что это кто-то из людей весьма преклонного возраста.

— Как ваш Борзенков, к примеру, — не без сарказма заметил Орехов.

— Я не знаю, какие отношения у него с компьютером, но я очень плохо себе представляю Сергея Игнатьевича в качестве автора подобного послания.

— Допустим, — не стал спорить майор. — Но возможен и другой вариант. У этого автора не было времени или не было возможности воспользоваться компьютером и принтером.

— А вот это вполне вероятно, — согласился Казик. — Только опять же возникает вопрос. Точнее, два вопроса. Отчего вдруг такая спешка и имеет ли записка какое-то отношение к испорченному плащу Елизаветы Максимовны?

— Ну да, — фыркнул Орехов. — До компьютера добраться времени не хватило, а запастись собачьим дерьмом время нашлось. Очень забавно.

— Если иметь в виду, что мы имеем дело с одним и тем же человеком. А это вовсе не факт.

— Да уж, не факт. Только даже если это два разных типа, все равно занятно, как они так дружненько около этой парочки, Саранцевой и Гриневича, крутятся.

— Я бы сказал: главным образом около Саранцевой, — уточнил Казик. — Это ей подбросили тетрадь, это ей изгадили плащ и это ее назвали маленькой стервой. Кстати, о тетради, — вдруг резко переключился Аркадий Михайлович. — Что-нибудь есть вкусненькое?

Слово «вкусненькое» прозвучало так, словно пресытившийся гурман вознамерился в завершение обильного обеда выбрать еще и диковинный десерт.

— Представьте себе, есть, — ухмыльнулся Орехов. — Причем почти в буквальном смысле вкусненькое. Если вы, конечно, не имеете аллергии на апельсины.

— Апельсины? — взметнул вверх густые брови Казик. — А при чем здесь апельсины и аллергия?

— Тетрадочка-то апельсинами пахла, а у некоторых на цитрусовые аллергия.

— У меня нет аллергии, — совершенно серьезно, вопреки ироничному подтексту, сказал Аркадий Михайлович. — И я не совсем понимаю, при чем здесь цитрусовые. Тетрадь что, соком облили?

— Тетрадь облили духами, — тоже совершенно серьезно сообщил Орехов. — Ну, не то чтобы целый флакон вылили, но типа того, что из флакона плеснули… или само как-то пролилось… В общем, для нас-то это хорошо, запах быстро не выветрился, опять же обложка замшевая, она запахи долго держит. И Гриневич по уму в плотный пакет тетрадку запаковал.

— Духи… — пробормотал Казик. — Это, конечно, о многом говорит… Прежде всего о женщине… Хотя, — тут же усомнился он, — вовсе не обязательно… Может, это опять ложный след, который вам нарочно оставили?

— Может, — согласился майор. — Только след совсем не дешевый. Это вам не след от собачьего дерьма.

— В каком смысле не дешевый?

— А в том, что духи довольно дорогие. Или не духи… а, как там их… вода туалетная, — при слове «туалетная» Орехов выразительно хмыкнул, — не копейку стоит.

— Вы определили название парфюма? — удивился Казик, который не подозревал, что, оказывается, эксперты по запаху даже это выяснить способны.

— В момент! Причем без всяких там заморочек. Нина Семина, экспертша наша молодая, с