Луиз Пенни - Последняя милость

— Не думаю, что я обладаю какой-то особой интуицией, старший инспектор, — ответила Матушка. — Но я благодарна Господу за то, что он наделил меня способностью работать над собой. Возможно, этот дар дан мне потому, что я нуждаюсь в нем больше, чем кто бы то ни было. — Она улыбнулась Гамашу, демонстративно игнорируя Бювуара.

— Люди, которые действительно познали, что такое просветление, обычно никогда этого не признают. Мы хотели поговорить с вами наедине, мадам, и попросить вас о помощи. Мы надеемся, что ваша интуиция и способность проникать в суть вещей помогут нам лучше понять мадам де Пуатье.

— Я ее почти не знала.

— Но ведь вам это и не нужно, не так ли, мадам? Вы — наставница. Вы способны видеть внутреннюю сущность человека и понимать его лучше, чем он сам понимает себя.

— Я стараюсь избегать поверхностных суждений, старший инспектор. Ведь они могут оказаться ошибочными.

— Речь идет не о суждении мадам, а лишь о том, что подсказывает вам интуиция.

— Я думаю, что Сиси де Пуатье была очень несчастным человеком.

С этими словами Матушка подвела их к груде подушек и жестом показала Гамашу на одну из них. Старший инспектор покорно сел, хотя при его росте и комплекции это оказалось не так уж и легко. Довольно ощутимо ударившись пятой точкой, он все же с трудом удержал равновесие и не опрокинулся на спину. Бювуар решил не рисковать. Кроме того, ему казалось, что для инспектора отдела по расследованию убийств унизительно и даже оскорбительно сидеть на полу.

Матушка опустилась точно в центр своей темно-красной подушки с ловкостью парашютиста-десантника. Правда, справедливости ради следовало отметить, что, в отличие от Гамаша, падать ей было невысоко.

— Я бы назвала ее заблудшей душой, — продолжала Матушка. — Если бы ее не убили и если бы у нее хватило смирения на то, чтобы попросить о помощи, я думаю, что смогла бы помочь ей.

Бювуару казалось, что его вот-вот стошнит.

— Знаете, она ведь однажды приходила сюда. Я приветствовала ее с открытой душой, полагая, что она ищет путь к просветлению. Но я ошибалась.

— Тогда зачем же она сюда приходила?

— Я не знаю, — в голосе Матушки прозвучала искренняя растерянность. Наблюдая за ней, Бювуар подумал, что впервые, пускай всего на несколько мгновений, увидел эту женщину без маски. — Я пришла на занятия и увидела ее, — продолжала тем временем Матушка. — Она стояла вон у той стены и поправляла фотографии. До этого она уже успела переложить и переставить буквально все, что только можно.

— Как это?

— Ну, она, как бы это сказать, все упорядочила. Понимаете, когда заканчиваются занятия, мои ученики обычно просто бросают подушки в ближайший угол, и они остаются лежать там, куда упали. Мне это нравится. Подушки падают так, как угодно Господу. Зачем человеку вмешиваться в Божий промысел?

Бювуар с трудом подавил очередной приступ тошноты.

— А Сиси, казалось, просто не могла находиться в помещении, не переставив все по собственному усмотрению так, чтобы вокруг были только идеально параллельные линии и прямые углы. Это свидетельствует об очень низком уровне духовного развития. В комнате, где царит идеальный порядок, не остается места для свободного духа. Когда я пришла, все подушки были аккуратно разложены вдоль стен, а все фотографии висели безукоризненно ровно, как будто их подравнивали по линейке.

— Но зачем она сюда вообще пришла? — спросил Гамаш.

— Я действительно не знаю. Когда она увидела меня, у нее был такой вид, как будто я застала ее за каким-то неблаговидным занятием. Это было так странно, что после ее ухода я даже проверила, не пропало ли что-нибудь. Причем чувство неловкости она пыталась скрыть под маской внешней агрессивности. Очень типично.

— Типично для чего? — поинтересовался Гамаш.

Бювуар сразу заметил, что даже такой элементарный вопрос на несколько мгновений совершенно выбил Матушку из колеи, и подумал о том, что эта женщина явно не привыкла к тому, чтобы ее перебивали и тем более о чем-то расспрашивали.

— Не для чего, а для кого, старший инспектор, — довольно резко сказала она. — Для несчастных людей, разумеется. У меня создалось впечатление, что она хотела здесь что-то найти, но это было явно не просветление. Она относилась к числу тех заблуждающихся, которые считают, что они его уже обрели. Хотя на самом деле мне еще не доводилось встречать менее просветленного человека.

— Я был прав, полагаясь на вашу прозорливость, мадам, — сказал Гамаш. Матушка подозрительно посмотрела на него, но старший инспектор говорил совершенно серьезно, без всякого сарказма. — Почему вы решили, что мадам де Пуатье считала себя просветленной?

— Вы читали ее книгу? Такое мог написать только ограниченный и самодовольный человек, у которого нет ни духовного стержня, ни истинной веры. Она просто без разбора смешала различные философские понятия, совершенно не понимая их сути. Кусочек отсюда, кусочек оттуда. В результате духовный путь, по которому она призывала идти, был крайне ухабистым, извилистым и вел в никуда. Она создала своего рода духовного Франкенштейна. Ее Li Bien представляет собой бесформенный конгломерат полупереваренных ею различных верований и религий.

Было понятно, что под всеми этими пространными описаниями Матушка подразумевает простое и незамысловатое слово «дерьмо».

— В ней не было гармонии, — резюмировала Матушка и развела руки в стороны, как будто собиралась кого-то обнять. При этом ниспадающие складки пурпурного балахона придали ей сходство с какой-то фигурой с картины эпохи Ренессанса, написанной не слишком одаренным художником.

— Расскажите мне о Li Bien, — попросил Гамаш.

— В его основе лежит постулат о том, что все эмоции следует удерживать внутри себя. Судя по всему, Сиси считала, что именно эмоции являются корнем всех наших проблем и потому их не следует проявлять, а желательно — вообще не ощущать.

— Но сам по себе Li Bien, — решил уточнить Гамаш, — это действительно древнее философское учение? Что-то вроде дзэн-буддизма?

— Li Bien? Я никогда не слышала о подобном учении. Думаю, что Сиси его просто выдумала.

От Гамаша, внимательно прочитавшего книгу Сиси де Пуатье, не укрылось то, что Матушка в своем, в остальном очень точном, рассказе умолчала о некоторых очень существенных моментах. Например, о таком, как шар Li Bien. А ведь этот символ, якобы перешедший к Сиси де Пуатье от ее давно усопшей матушки, лежал в основе всей ее философии. Она очень подробно описывала его в своей книге. Более того, у Гамаша создалось впечатление, что если у Сиси де Пуатье и было что-то, чем она по-настоящему дорожила, то это был именно этот шар. Для нее он был чем-то вроде ценного подарка, о котором знаешь, что он ценный, но не можешь понять почему. И Сиси, вместо того чтобы все-таки попытаться понять, создала вокруг него целую религию.

Она превратила шар Li Bien в святыню. И было очень странно, что после ее смерти его нигде не могли найти. Агенты Гамаша тщательнейшим образом обыскали до отвращения стерильную городскую квартиру Сиси в монреальском квартале Нотр-Дам де Грас и вернулись ни с чем. Обыск в бывшем доме Хедли тоже ничего не дал.

Хотя Гамаш вполне допускал, что мог ошибаться и на самом деле шара Li Bien никогда не существовало в природе. Вполне возможно, что Матушка была права, и Сиси просто выдумала его, так же, как и все остальное.

— Мне почему-то казалось, что в философии Сиси большое внимание уделялось свету, — сказал он, решив проверить, как отреагирует Матушка на этот аспект. — Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь, старший инспектор. Но здесь все еще более запутано. Судя по всему, Сиси считала, что все светлое или белое несло в себе духовное начало, в то время как любой цвет, например красный или синий, изначально таил в себе зло. Она даже дошла до того, что приписала каждому цвету определенную эмоцию. Красный означал гнев, синий — депрессию, желтый — то ли трусость, то ли страх, что-то вроде этого. Я сейчас не могу припомнить всех деталей этой химерической теории. Не знаю, верила ли сама Сиси в то, что писала, но она собиралась убедить человечество в том, что чем ты светлее и белее, тем лучше.

— Она была расисткой?

Матушка явно колебалась. Гамашу показалось, что она испытывает сильный соблазн выставить Сиси в самом неприглядном свете, и обвинение в расизме для этого вполне подходило, но надо отдать ей должное — она удержалась.

— Вряд ли. Думаю, что в данном случае она имела в виду не цвет кожи, а внутреннее наполнение, так сказать. Чувства и эмоции. Основная идея заключалась в том, что если человек научится удерживать эмоции в себе и при этом идеально их упорядочит, то достигнет полной внутренней гармонии.