Пока есть просекко, есть надежда - Фульвио Эрвас

всем заметен стиль хозяина апартаментов. Франческа достала из холодильника и откупорила бутылку вина, как, наверное, делала это всегда. Она знала, где находятся стаканы, фисташки и чипсы. Женщина вынула откуда-то изящные голубые салфетки. Флюты, бокалы для шампанского на длинной ножке, были похожи на двух прозрачных аистов. Инспектор почувствовал себя не в своей тарелке, несмотря на то, что он не в первый раз входил в подобные места, по работе или из любопытства. Ничего общего с красочными рассказами дяди Сайруса о роскошных борделях Тегерана. И дело было не в присутствии рядом с ним одной из тех женщин, как их кто-то называл, полагая тем самым держать их на расстоянии. Когда на самом деле желали с ними контакта и близости, выказывая этим свое убеждение в том, что интимные отношения и деторождение могут существовать в отдельных мирах, и даже расстояние между сексом и любовью измеряется галактиками. И чтобы уметь отделять друг от друга все эти сложные проявления человеческой природы, нужно или что-то особенное, или совсем ничего. Гиперчувствительность и тонкий ум или абсолютное бесчувствие.

Франческа внимательно наблюдала за инспектором.

– Вам нравится просекко?

Стуки утвердительно кивнул головой. Женщина аккуратно налила вино и подняла свой бокал:

– За жизнь!

Интересно, как бы охарактеризовал Секондо ее манеру питья? Как аист? Как птица-феникс?

– Итак, вы хотите знать, что произошло с собакой графа?

– Вы ее помните?

– Лабрадор, девочка, очень покладистая и добрая. Прекрасно ее помню. Но я не знаю, кому граф ее отдал. Может быть, в собачий приют?

– Он оставил бы собаку…

– О, понимаю! Вы подумали, что господин Анчилотто позаботился о том, чтобы его четвероногий друг попал в хорошие руки, и отдал его мне? Вы ошибаетесь.

– А почему, собственно, так не могло произойти?

– Я не умею ладить с животными.

– Надо же, я бы сказал совсем наоборот.

– Скажем так: собака очень усложнила бы мне жизнь. Не думаю, что я приняла бы такой подарок.

– А что, если не секрет, вы бы предпочли в качестве подарка? Только не говорите, что Анчилотто вам ничего не дарил.

– Один подарок он мне преподнес. Шесть или семь месяцев назад. Свой желтый автомобиль, похожий на нью-йорское такси. Граф захотел оставить мне его на память о нем. «Потому что ты не принадлежишь какой-то отдельной стране, для таких, как ты, не существует границ,» – так он сказал.

– А, так это была та самая желтая машина, которую я заметил на похоронах господина Анчилотто. Значит, и вы там были?

– Я наблюдала издалека. В той ситуации мое присутствие было бы неуместно.

– И куда делось желтое такси?

– Если честно, я его продала. Для меня это было слишком.

– Ну, хоть что-то подзаработали.

Франческа отреагировала на эту неудачную фразу Стуки с негодованием.

– Какой стиль, инспектор! Очень благородно с вашей стороны.

Женщина тряхнула головой, будто возражая кому-то, и дотронулась до губ своими длинными пальцами.

– Как вам это только в голову могло прийти? – сказала она еле слышно.

Глаза ее заблестели, губы задрожали. Стуки был поражен.

– Я была всего лишь путаной графа. Возможно, немного особенной, не такой, как все. Я взяла то, что он мне дал. Я дала ему то, что он просил. Меня никто не принуждал и не шантажировал. Наши отношения были очень свободными. Граф осыпал меня знаками внимания и никогда не скупился: мы часто ходили в дорогие магазины и бутики. И здесь, в Бассано, и в Тревизо, в Конельяно, в Падуе… Вот и все. Я не знаю, что было на уме у графа Анчилотто. Он не делился со мной своими идеями…

– О каких идеях вы говорите?

Франческа умолкла.

– Кстати, главной проблемой Анчилотто была не эрекция, а время, которого у него уже не осталось.

Женщина посмотрела на инспектора в замешательстве.

– Только не говорите мне, что вы этого не знали, – сказал Стуки.

Франческа покачала головой и ответила, что даже не догадывалась об этом.

– В последнее время Анчилотто очень похудел. Вы этого не заметили?

– Он мне сказал, что сидел на диете. Чтобы быть еще красивее.

Из глаз Франчески полились маленькие, как жемчужинки, слезы. Стуки представил их себе горячими и ароматными, и его обдало жаркой волной. Девушка встала. Поднялся и инспектор, чтобы поставить в раковину свой бокал. Резко повернувшись к нему, Франческа обожгла Стуки взглядом своих черных глаз. Инспектору оказалось достаточно только одного кванта[32] времени, чтобы поддаться импульсу ее поцеловать.

Я скребу надгробный камень учителя начальных классов Сассо Либеро. По работе мужчина учил детей грамматике и арифметике. По жизни он был настоящим философом. Человек с мягким характером, в таверне у Берто он превращался в мыслителя. О себе самом он говорил, что пил, как Сократ: столько, сколько хотел, и никогда не терял ясности ума. Сидя за столом, Либеро спрашивал, видел ли когда-нибудь кто-то из присутствующих Сократа пьяным, и все отрицательно качали головами.

– Ты видел Сократа?

– Я – нет, – был ответ.

Никто и никогда не видел Сократа в питейном заведении у Берто. Бармен при случае любил прихвастнуть, что среди его клиентов были люди очень известные и образованные. И с гордостью показывал на ряд фотографий на стене с улыбающимися мэрами, советниками и несколькими тренерами футбольных команд. В этой компании был даже один епископ, приглашенный когда-то для благословения коммерции.

Посетители таверны считали про себя стаканы выпитого учителем красного вина, потому что на четвертом Сассо Либеро преображался. Все задавались вопросом: что сделает вино на этот раз? Совсем как в том стишке: «Намочит губы? Успокоит нервы? Расслабит кишки? Или разбудит мозги?» Вперед, учитель! Какой сегодня будет эффект? Растворит мокроту? Отлично!

А еще доморощенный философ говорил много непонятных слов и загадочных фраз. Послушать учителя приходили даже из соседних городков. Никто не знал и не понимал того, что произносили его уста. Это было даже лучше, чем телевизор. Учитель Сассо выпивал в компании Гегеля и Шеллинга, Бодлера и какого-то Фрейда. Был еще Сартр и многие другие имена. Присутствующие толкали друг друга локтями и подмигивали, представляя футбольную команду: тех первых иностранных футболистов, которых продавали и покупали. Конечно, эти игроки точно не были знаменитыми, потому что никто их не знал. Но учителю прощали эту некомпетентность в футболе, потому что он говорил очень красивые слова: опьянение, кровь титанов, Дионис, кафе де Флор. И где он только их брал? Кое-кто пытался запомнить особо понравившееся слово, чтобы, вернувшись домой, сказать своей возлюбленной: я подарю тебе букет кафедефлор, или поразить ее воображение,