Ласточкин крик - Ахмет Умит

Да, это был он, немного постарел, но сомневаться не приходилось. Шефик и Зейнеп застыли в изумлении, ничего не понимая. Зейнеп, не в силах вынести напряжения, не сдержалась и задала вопрос:

– Кто? О ком вы говорите, Невзат-бей?

Мое лицо сморщилось, словно я увидел мерзкое, отвратительное существо:

– Этот тип… Вот этот самый тип… Это тот самый извращенец, что много лет назад приставал к моей дочке.

3

Что это – простое совпадение или некое послание для меня?

Я сидел под тенью ивы. Рядом со мной устроился Али – он вернулся без особых результатов. Точнее, результат был нулевой: никто не слышал ничего странного и не видел ничего подозрительного. Как сказала Зейнеп, убийца или убийцы действовали очень профессионально. Но на чем-то они все равно должны были проколоться и оставить нам какую-то зацепку. Так всегда было, и так будет в этот раз. Однако у криминалистов, сколько они ни прочесывали детскую площадку, не получалось найти ничего стоящего. Зейнеп, тем не менее, все еще надеялась, что отыщутся пуля или гильза.

Если бы кто-то посмотрел на меня, то наверняка решил бы, что я внимательно слушаю Али, но моя голова была сосредоточена на другом – может ли это убийство быть связанным с Айсун? Мужчина, который к ней приставал, Барби в розовом платье, так похожая на куклу моей дочери… Что это – простое совпадение или некое послание для меня?

Пока я раздумывал над этими вопросами, в сквере появился прокурор Надир.

– Доброе утро, коллеги, – начал он довольно жестко, но смягчил тон, увидев меня. – О, главный комиссар! Значит, этим делом занимаетесь вы. Прекрасно, будем работать вместе.

Так же, как и на Али, жара на него как будто и не действовала: он выглядел бодрым и подтянутым, голос звучал громко.

Я поднялся на ноги и протянул ему руку:

– Доброе утро, господин прокурор.

Потом мы вместе подошли к горке.

– Вот жертва… – начал я, но Надир не стал дожидаться продолжения и опустился на корточки, чтобы рассмотреть труп.

У меня не было сил стоять – я сел на игровой пенек поблизости и стал докладывать:

– Он был убит выстрелом в затылок… Преступник отрезал кусок правого уха жертвы. Это говорит в пользу версии о наемном убийстве: мочка уха может стать для заказчика доказательством, что дело сделано. Очень вероятно, что жертву притащили сюда волоком, а потом убили. И он, пока его тащили, скорее всего, находился без сознания. Причину, почему он был в отключке, и был ли, покажет вскрытие. Преступник мог действовать как в одиночку, так и в паре с кем-то – точно мы сказать пока не можем.

Пока я все это озвучивал, я никак не мог решить, стоит ли рассказать Надиру о том, что убийство может быть связано с моей покойной дочерью, или лучше сохранить это в тайне? По правде говоря, теперь мне захотелось взяться за это дело, от утренней апатии не осталось и следа. Во-первых, оно, возможно, имело какое-то отношение к моей дочери, а во‐вторых… вся эта выстроенная на детской площадке мизансцена… Профессиональное чутье подсказывало, что преступление изначально замышлялось как вызов нам, полицейским, – настолько дерзко, даже нагло, все было обставлено, и мне бы очень хотелось найти убийцу и передать его в руки правосудия. Но тут возникало одно «но». Если тут и правда как-то замешана моя дочь, то включаться в работу мне все же не стоило. В силу профессиональной этики я должен был сказать Надиру про то, что узнал жертву. И про куклу тоже – что убитый когда-то подарил моей Айсун похожую куклу. Но быть отстраненным от дела мне не хотелось. Удивительно, конечно, что Шефик и Зейнеп тоже промолчали. А ведь Зейнеп, слышавшая наш разговор, вполне могла бы выложить прокурору все те существенные детали, о которых я не упомянул. И Шефик, он бы мог вставить, что труп приволокли сюда откуда-то, в этом контексте тоже упомянуть про куклу: мол, подбросили специально. Тем не менее никто из них не добавил к моим словам ни полслова. Таким образом, решение говорить об этом или нет оставалось за мной.

Надир и не подозревал, какие мучительные мысли занимали мою голову, – сидя на корточках, он рассматривал песок рядом с убитым. Я был неплохо знаком с Надиром: хотя он был молодой и в должность вступил относительно недавно, мы уже поработали вместе над несколькими делами. Он всегда добросовестно проводил расследования, а таких людей в наше время сложно встретить в правоохранительных органах. Но что уж кривить душой, мне показалось чрезмерным то, как он чуть ли не обнюхивал песок при такой жуткой жаре. Скорее всего, наш прокурор о чем-то напряженно размышлял, но на меня повисшая в воздухе пауза давила все сильнее и сильнее.

– Он был педофилом, – наконец решился я и встал со своего пенька. – Приставал к детям и был осужден.

– Педофилом? – удивленно переспросил Надир. – Вот как?

– Да, – сохранить все в тайне у меня не вышло. – В том числе он приставал к моей дочке.

Вот и все. И зачем надо было что-то скрывать? Мне стало легче, я расслабился, а в глазах у Надира, по-женски красивых, появилось удивленное выражение.

– Что вы такое говорите, господин главный комиссар?! К вашей дочери?

Я покачал головой:

– Да, к моей покойной дочке, много лет назад… История долгая, но убитый тогда подарил моей Айсун Барби, очень похожую на ту, что мы обнаружили рядом с трупом.

Видно было, что эта информация глубоко поразила Надира, впрочем, он быстро взял себя в руки. Прокурор еще раз внимательно оглядел тело, которое под воздействием жары начало раздуваться, и снова обратился ко мне:

– И что вы можете сказать об этом? Какой у всего этого смысл?

Хотя я был весь на нервах, показывать этого было нельзя. Поэтому, скрестив руки на груди, я пустился в рассуждения:

– Вероятно, его убил тот, к чьей дочери он приставал. Мне знакомо это чувство… Упаси Аллах попасть в похожую ситуацию… После такого родителям легко потерять контроль над собой. Ты перестаешь хоть что-то понимать и в слепой ярости можешь запросто убить педофила.

Я перевел дух и указал на жертву:

– Но это преступление вряд ли совершено в состоянии аффекта. Когда человек теряет контроль над собой, тело убитого бывает искромсанным от ярости, а здесь, смотрите, обошлись одним выстрелом. Убийца действовал хладнокровно и очень профессионально… И это убийство – своего рода послание нам. То, что