Наследники - Олег Юрьевич Рой

Германовна старательно делает вид, что оберегает память Шумилина.

– Но Камилла же его дочь? – Арина обращалась сразу к обеим, потому что реплики летели сразу с двух сторон, а голоса у дам похожие, только желтенькая Нора тараторит, а зеленая Джульетта скорее тянет слова.

– Ну и что? – Джульетта вздернула бровь как бы в недоумении. – А Карина Георгиевна – вдова. А Гусев – сын. Какое это имеет отношение к почитанию памяти великого актера?

– Ничего пока не понимаю, но раз уж вы тут, присаживайтесь, – Арина сделала приглашающий жест.

– Ничего, мы так, – отказалась явно лидирующая в этой паре Джульетта, и продолжила: – То, что Камилла – дочь Шумилина, актрисой ее не делает. От слова совсем. Тот же Гусев на две головы ее выше.

– Самозванец ваш Гусев! – зло бросила очнувшаяся вдруг Полина Германовна.

– Может, и самозванец, – согласилась Джульетта. – Но – актер, этого не отнять.

– Молод, Летти, – скептически заметила ее подруга.

– Были бы кости, мясо нарастет. Он же старается. Вспомни, какой он был несколько лет назад. Щенок сопливый, «кушать подано» сказать толком не мог, все с подвыпертом старался, манерничал, как старая кокотка. Но учится мальчик. Будет из него толк, вот увидишь.

Нора покачала стриженой головой:

– Если б не сериалы эти, может…

Рука в зеленом рукаве отмела неуверенное возражение решительным жестом:

– На сериалах тоже можно опыт профессиональный нарабатывать. Поживем – увидим. Вы не удивляйтесь, Арина Марковна, мы с Норой часто спорим.

– О театре?

– О чем же еще?

– Но по поводу Камиллы вы, похоже, единодушны?

Дамы фыркнули в унисон. У Полины Германовны дернулся подбородок. Арина едва сдерживалась, чтобы не засмеяться, хотя, если подумать, ничего смешного не происходило:

– Ладно, допустим, вы правы. Хотя это, по-моему, не имеет сейчас значения. Но вот вы обе, насколько я понимаю, горячие поклонницы таланта покойного Шумилина, полагаете, что его родня не имеет отношения к его памяти. И при этом, – она демонстративно окинула парочку взглядом, – при этом копируете его вдову.

Зеленая Джульетта засмеялась, но первой заговорила ее подруга:

– Можно я объясню?

– Сделайте одолжение.

– Во-первых, это что-то вроде игры. Не маскарад, а такой… театр для себя. Не чеховских же героинь изображать. Не поймут-с! – она покрутила пальцем у виска. – Ну и не актрисы мы все-таки. А Карина Георгиевна – вот она, копируй – не хочу. И Шумилин ее всю жизнь любил.

– Вы же говорили, что это не имеет значения?

– Нет-нет, мы совсем не то говорили! – воскликнула Джульетта. – Мы говорили, что почитание памяти и почитание родни – это теплое с пресным. Мы же не молимся на Карину Георгиевну. Но у актера такого масштаба личные переживания неотделимы от профессиональных приемов. Временные подружки – это пустяки, это ни о чем. Сегодня шоколадку хочется, завтра соленого огурчика. Но понять, чем его притягивала Карина – это много позволило бы и в нем самом понять. Это во-вторых.

– И как, поняли?

– Пока не очень. Только Нора правильно сказала – это больше игра. Это увлекательно, понимаете?

– Как реконструкторы?

Стриженая голова изобразила кивок:

– Вроде того. И в-третьих, Карина Георгиевна – женщина с безупречным вкусом. Ее копировать – это прямо расти над собой, честное слово, – желтые плечи распрямились, и маленькая Нора стала вдруг как будто выше.

– Ну и почувствовать себя любимой женой любимого актера – тоже приятно? – подначила Арина.

Они опять засмеялись, словно хозяйка кабинета, куда они так бесцеремонно ворвались, как-то особенно удачно пошутила.

– Вы решили, что мы таким образом сублимируем нереализованные… желания? – нет, эта самая Джульетта не притворялась, ее действительно смешила подобная мысль.

Арина подумала, что самое время попросить театралок подождать, с ними можно и позже поговорить. Но Полина Германовна от их присутствия явно нервничала, причем все сильнее, и это могло оказаться полезным. А то, ей-богу, как с роботом разговариваешь.

– А вам, значит, нет надобности сублимировать нереализованные желания? Или они… реализованные?

Головами обе замотали тоже синхронно – еще и хихикая вдобавок.

– Понимаете, – вернув лицу серьезное выражение, заговорила Джульетта, – между поклонением великому актеру – ну или вообще актеру – и всякими ахами и охами есть принципиальная разница. Это девочки пятнадцатилетние в кинозвезд влюбляются.

– А взрослые женщины…

– А взрослые женщины, если мы говорим о театралах, вообще не влюбляются.

– Почему это не влюбляются? – возмутилась желтенькая. – Очень даже влюбляются. У меня с мужем знаете, какая любовь!

– С мужем, Нора! Да хоть бы и не с мужем, а с кем-то еще, это неважно. Я хотела сказать, наше преклонение перед Шумилиным не имеет с такой любовью ничего общего. Понимаете?

– Пожалуй, понимаю, – согласилась Арина. – Я когда школу заканчивала, на все шумилинские спектакли бегала, но это не мешало мне обычные романы крутить. В конце концов, тогда еще и Карпова жива была, и от нее я тоже с ума сходила. Но это же не значит, что… – она вдруг смутилась, оборвав фразу, которая могла прозвучать не совсем прилично, и уж точно не имела отношения к делу.

– Вот! – обрадовалась Джульетта. – Вы действительно понимаете. Нет, я не говорю, что в Шумилина нельзя было влюбиться, – она переглянулась со своей подругой и обе опять хихикнули. – Да и он, признаться… поощрял. Но при чем тут его актерский талант? Такие, скажем, влюбленности, неважно, взаимные или так, платонические, это же дело сугубо личное.

– Ну… Моруа все-таки написал «Письмо незнакомки», – вспомнила вдруг Арина.

– Так это ж Моруа! Не сама гипотетическая незнакомка, а? Личные чувства никому не интересны, я вот о чем. И не надо смешивать…

– Личную шерсть с государственной, – подсказала Нора и обе опять засмеялись.

Лицо Полины Германовны то и дело искажалось странноватыми гримасами. Костяшки сжатых кулачков побелели. Красные пятна горели уже не только на скулах, но по всему лицу.

– И, раз уж мы о чувствах, – усмехнулась Джульетта. – Тут ведь такое дело. Предположим, мы обе даже были бы в Шумилина влюблены. Ну предположим. Но это бы не означало, что у нас на него монополия. И даже если бы он когда-то… одаривал нас своим вниманием – и это тоже ничего бы не означало. Не может быть единоличного права на память. Ну а сцены ревности к покойнику закатывать – это и вовсе… – она пожала плечами.

– Да как вы смеете сравнивать?! – вспыхнула наконец-то Полина Германовна. – Вы кто вообще?! Вы даже на могилу к нему ни разу не явились, дохлого цветочка не принесли!

Джульетта взглянула на сидящую свысока – в обоих смыслах этого слова:

– На могилу, Полина Германовна, мы приходим, как все нормальные люди, в день рождения и в день смерти.