Фридрих Незнанский - ...Имеются человеческие жертвы

—  Что это могло быть за орудие?

—   Нечто наподобие длинного шила, остро зато­ченной вязальной или велосипедной спицы. Надо сказать, что в городе и области за последние не­сколько лет отмечено несколько случаев убийств, произведенных именно таким способом и таким же орудием. Кроме того, обнаружена черепно-мозговая травма левой затылочной кости, также смертельно­го характера, причем, судя по рисунку раны и ос­колкам костей, удар был нанесен не дубинкой, а кастетом. Как тот, так и другой удары были нанесе­ны в момент, когда Русаков еще стоял, удары, ско­рее всего, были нанесены очень сильным физичес­ки человеком на десять — пятнадцать сантиметров ниже Русакова, а рост Русакова — сто восемьдесят семь сантиметров. Второе повреждение, вероятно, было нанесено с контрольной целью, но это не компетенция медиков, это суждение имеет право вынести лишь следствие, а не экспертиза...

—   Чтобы добить жертву наверняка... — пони­мающе кивнул Турецкий.

—   Совершенно точно. Первое ранение — шилом или спицей, помимо поражений жизненно важных органов, повлекло обширное внутреннее кровоиз­лияние с очень малым наружным кровотечением, что сопряжено с чрезвычайно узким раневым от­верстием. Все остальные повреждения должны рас­сматриваться как посмертные, хотя как те, так и другие вряд ли разнесены во времени более чем на несколько минут.

—  То есть убийство, никаких сомнений?

—   Вероятнее всего, — подтвердил завбюро. — Но, повторяю, подробные выводы — компетенция следствия, а не врачей.

—   Ну что, можно закрывать? — Один из экспер­тов взялся за край белой простыни.

—   Подождите минутку, — сказал Турецкий, и, сделав шаг к столу, вгляделся в бледное, осунувшееся лицо лежащего. Его невольно поразила тонкость черт этого как будто погруженного в какую-то важ­нейшую мысль прекрасного русского лица — столь­ко было в нем внутренней одухотворенности и глу­бины.

И он представил, каким было оно еще два дня назад, при жизни, и невольно подумалось о том, куда попала Россия и что ждет ее завтра, если сегод­ня убивают последних людей вот с такими лицами

—  Закрывайте! — сказал он и резко повернулся.

И кажется, все, кто был здесь, живые среди мерт­вых, отлично поняли и внутренне разделили эти его невысказанные мысли. Вышли на улицу через узкую служебную дверь, и все дружно закурили.

—    Это был действительно замечательный чело­век, — сказал завбюро. — Он ведь тут воевал дейст­вительно не на жизнь, а на смерть, и не только за студентов, понимаете? За всех, кто угодил под оче­редное колесо нашей истории. И за нас, за врачей, в том числе.

—  И за рабочих, — сказал высокий эксперт.

—   Как вы думаете, — спросил Турецкий, — он действительно мог рассчитывать и претендовать на крупную и серьезную роль в регионе?

—   Даже вопросов нет, — ответил тот же экс­перт. — Собственно, он и был уже таким лидером. Люди пошли за ним, понимаете? Поверили. Все знали: это человек без пятна.

—   А как вы думаете, — продолжил свою мысль Турецкий, — вот приближаются здешние выборы. В разгаре предвыборная кампания, так? Ведь он мог, вероятно, принять в них участие? И мог всерьез потягаться с нынешними кандидатами?

—  Этот вопрос волновал весь город, — сказал завбюро. — И у него еще оставалось время, чтобы включиться в гонку. Формально я имею в виду.

—  Однако, как я мог заключить, он не восполь­зовался этим правом?

—   Либо не воспользовался, либо не успел.

—   То есть логично было бы предположить, — вдруг приостановился Турецкий, — что кому-то как раз было бы на руку, чтобы Русаков не успел?

—   Логически — да, — сказал высокий экс­перт. — Русаков хоть и слыл романтиком, насколь­ко я могу судить, был трезвым политиком, а значит, должен был понимать, что соответственно этим самым нынешним так называемым избирательным технологиям у него должно было быть маловато шансов...

—   Вы имеете в виду, — сказал Миша Дани­лов, — что его высокие избирательные потенции ограничивались скромными возможностями фи­нансовыми?

—  Это во-первых, — кивнул высокий эксперт. — Ведь его электорат — бедные люди, неимущие люди, люди униженные и выдавленные на обочину жизни. Те же заводские рабочие без зарплат, те же врачи, те же учителя, бюджетники с их постыдными грошовыми зарплатами, даже, наконец, люди из сферы мелкого и среднего бизнеса, обложенные безумными налогами и поборами всех этих «крыш» и рэкетиров.

—   В таком регионе, как наш, — сказал завбюро, — чтобы обеспечить даже не победу, а только вероятность победы, нужны были бы даже не сотни тысяч, а миллионы долларов. А у Русакова — и это все знали — не сложились отношения с крупным бизнесом.

—   Да и не могли сложиться, — сказал высокий эксперт, — иначе он просто не был бы Русаковым. Он был человеком в высшей степени честным, не мог и не хотел вести двойную игру, обличать этих самых местных и московских олигархов и в то же время идти к ним на поклон и просить денег, имея одним из главных пунктов программы действия своего движения именно ограничение амбиций этих олигархов, обуздание их аппетитов.

—  О, тут все завязалось очень, очень круто, по­верьте, господин Турецкий! — подтвердил еще один.

—  Ну да, — кивнул Александр Борисович, — плох тот политик, который не умеет жить по двой­ной морали. Его выбрасывают за круг.

—  Все могло быть иначе, — заметил третий экс­перт. — И политик он был, как мне думается, ода­ренный. Но он не сумел заручиться ни поддержкой Москвы, что опять же, как вы понимаете, претило его убеждениям, ни тем более содействием заинте­ресованных сил за рубежом. Он отлично видел, по­нимал, писал об этом и говорил, что там, на Западе, слишком многие только и мечтали бы до конца разрушить основной сектор нашей региональной экономики.

—   То есть оборонную отрасль, — сказал Рыжков.

—  Понимаете, да? — кивнул завбюро. — Тот, кто получил бы под свою избирательную кампанию не­обходимые деньги на Западе, тем самым в дальней­шем был бы связан по рукам и ногам и был бы принужден окончательно скрутить шею этой самой «оборонке». А Русаков этого не хотел. Потому что это сделало бы безработным весь город.

—   Да, — заметил Турецкий. — Послушать наш разговор, какими мы все политиками заделались.

Все невесело усмехнулись. Ему нравились эти люди. Он вообще с глубоким почтением относился к этой трудовой провинциальной интеллигенции, сумевшей сохранить в себе нечто стержневое, под­линное, с чем все реже и реже доводилось встре­чаться у себя в Москве.

—    Так что когда говорят, знаете эти клише, в некрологах и на похоронах, «мы понесли тяжелую утрату», так вот действительно понесли... Утрату не­восполнимую, — сказал заведующий областным бюро судмедэкспертизы. — Он был в каком-то смысле символом надежды. А теперь... теперь все будет уже совсем иначе. И добром все это, поверьте мне, как врачу, уже не кончится. Врач отслеживает динамику состояния, развитие болезни, тенденции, скрытые защитные возможности организма. И если верен диагноз, при должном опыте легко может предугадать, каков будет финал. То же самое и с социальным организмом.

—  Рад был познакомиться с вами, — сказал Ту­рецкий. — От души рад. Жаль только, повод... — он замолчал, потому что не нашел слов.

Они вошли обратно в здание морга и двигались по коридору, когда в проеме одной из дверей им открылась на миг часть еще одного схожего поме­щения, где лежали рядом на столах еще два тела, прикрытых белым.

Турецкий мог бы пройти мимо, но, сам не ведая почему, приостановился и заглянул туда:

—   А это что?

—   Да это вряд ли вам будет интересно, — сказал один из экспертов. — Обычная наша городская ру­тина. Так сказать, хроника текущих событий. Два трупа без документов. Оба не опознаны. Оба кавказ­цы. Оба — огнестрел. Честное слово, Александр Бо­рисович, такое у нас чуть не каждый день...

—   А когда они доставлены? — поинтересовался Данилов.

—   Да тоже вчера, ближе к полудню.

—   А ну погодите, — сказал Турецкий. — Дайте- ка глянуть на них.

—  Они только что доставлены из холодильной камеры, — объяснил один из судмедэкспертов. — Где-то через час-полтора мы займемся ими. Хотите посмотреть? Сделайте милость.

Нельзя сказать, чтобы Турецкий рвался любо­ваться еще и этими покойниками. И все же он подошел и сам осторожно снял с лиц белую ткань. Да, кавказцы. Оба довольно молодые, лет двадцати пяти, массивные, скорее всего, из бывших спорт­сменов, метатели или борцы, — как правило, основ­ной состав уголовного миманса, шестерки, «черные бычки».