Убойная примета - Дарья Сергеевна Литвинова

в своей банальности. За каждым таким разговором – беда, бессонные ночи родственников, беспомощность сотрудников. Тяжело вести такие беседы, тяжело отвечать, когда нечего ответить.

– Я понимаю, что жалобы писать уже бесполезно, – горько усмехнулась женщина. – Но как матери, дайте мне обещание, что будете ее искать. По-человечески дайте.

– Сделаю все, лично от меня зависящее.

– А много от вас зависит? – Женщина тяжело поднялась. – Извините. Я знаю, вы не плохой человек. Просто мне все труднее так жить.

– Понимаю вас.

– Вы не поймете. И не дай вам бог понять.

Мать пропавшей без вести, не прощаясь, вышла из кабинета.

«Сколько еще таких разговоров впереди», – мрачно подумал Постовенцев, принимаясь за бумажную работу.

Все свое свободное время, в которое положено отдыхать, встречаться с друзьями и иногда даже спать, Кошелев посвятил изучению проклятой «серии». Вот и в это воскресенье, когда он был свободен от дежурства, Эдик на своей старенькой «Ауди» отправился в хутор Темный.

Покоя ему не давала бежевая «шестерка». К экстрасенсорным видениям он относился, как и Постовенцев, но все, что удавалось получить в ходе собирания доказательств, он тщательно записывал, и светлая машина, угаданная Львом, была в тему. Кроме того, оперативнику хотелось проверить свои догадки насчет матери Фирко – могла ли она быть соучастником преступлений, если убийства совершал ее сын. Правда, сомнения насчет этого развеялись быстро – сначала соседи уверили Кошелева, что Ева почти не покидает хутор и даже редко когда на рынок выберется, а потом и сам Кошелев увидел, что мать Фирко была в инвалидной коляске. Это не мешало ей бойко управляться по хозяйству, но представить, чтобы кто-то взял ее в качестве подельника…

Женщина была открытой и разговорчивой. Кошелев довольно быстро перешел к теме убийств, выслушал сожаления, что до сих пор этот нелюдь расхаживает на свободе, и вот тут-то подсунул фразу насчет автомобиля.

– Есть подозрения, что преступления совершались на бежевом автомобиле «ВАЗ-2106».

– Как у нас, – кивнула Фирко. – Только наш совсем старенький, ему уже лет, как Олежке. Это мужа еще покойного машина.

– Но машина на ходу?

– На ходу, а что ей сделается. Ухаживаем за ней. Кто у нас берет, тот моет. Брат мой, как приезжает с северов, на СТО гоняет.

– А вы как думаете, сын ваш… может что-то знать об убийствах?

– Да весь район знает, – вздохнула женщина. – Скольких молоденьких на тот свет отправили, это ж как не знать.

– А… вы простите… какое-то отношение он иметь может? Хотя бы через автомобиль?

– Олежек? – искренне удивилась Фирко. Кошелев ожидал возмущения, негодования, фраз вроде «как вы смеете», но не разумного спокойствия. – Да нет. У него легкие слабые, кашляет. И ручки плохо двигаются. Да и с головой плохо – какой из него убийца.

– Как же ему водительское выдали?

– А ему и не выдали, – пожала плечами женщина. – Он только по хутору катается, да иногда выезжает на речку порыбачить, тут машин мало. И водит он медленно очень, быстро боится. Ой, только вы…

– Не переживайте, я же не сотрудник ДПС. Кому вы даете автомобиль?

– А ваши уже спрашивали в прошлом году. Считайте, всему хутору. Иногда сын с кем-то на рыбалку ездит, тогда он не за рулем.

– С Олегом можно поговорить?

– Да, он сейчас с гусями. Идемте, я вас провожу.

На заднем дворе Фирко открыла калитку и показала на тропинку, ведущую к водоему. Спустившись, Кошелев обнаружил там хлипкого невысокого парня, сидящего у самой воды и наблюдавшего за птицами. Разговор с ним ничего нового не дал, кроме личной уверенности Эдуарда: кто-кто, а этот к убийствам не причастен.

Но Кошелев сдаваться не собирался:

– А чаще всего кто у вас машину берет?

Фирко пожала плечами:

– Да все.

– Все мужского роду, – меланхолично уточнил сын, глядя на гусей.

– Ну да, Олежек, – похвалила мать его за уточнение. – Это правда. Мужского.

После Фирко настал черед проверять «шестерку», которую на текущий момент забрал перевезти доски «дядька с конца деревни», а заодно и дядьку.

Кошелев ехал вдоль посадок, по-над речкой с замершими в жаре камышами, по пустому хутору, где по засохшей горячей земле лениво ходила пара кур и дремали в теньке собаки. Благоденствие и тишина… И как же страшно вспоминать, что здесь совершалось. Такой покой, и столько боли.

Дядьку Эдик нашел быстро – сначала увидел «шестерку», мирно стоящую в самом конце улице Дальней – она и впрямь была Дальней, край хутора, дальше простирались поля. Багажник авто был открыт, а рядом суетился полненький низенький дядька в круглой шляпе, без рубашки, весь мокрый. Он вытаскивал из машины разного размера железки и аккуратно клал их на траву рядом с собой. На приветствие Кошелева откликнулся дружелюбно и сообщил, что его зовут дядя Юра.

– Вам машинку надо?

– Мне посмотреть. Вы часто ее берете?

– Сейчас пореже. Как эти несчастья начались, внучку перестали пускать сюда. – Дядька пригорюнился. – А раньше ее брал, катал то на рыбалку, то в лесок. Но беру, в две недели раз – точно, на ночное езжу.

– А всегда получается забрать?

– Я же сначала договариваюсь. Вам, может, лимонада холодного?

– Попозже, спасибо. А кто еще машину берет, не знаете?

– Да весь хутор, кому надо.

Кошелев обходил «шестерку», смотрел на колеса. Задние поновее, переднее левое поистерлось, правое еще прилично выглядит: рисунок как рисунок, направленный, стандартный. Надо делать «беговую дорожку», но это хорошо бы и машину изъять, а подо что ее изымешь… Он перевел взгляд на салон:

– Я погляжу?

– Да не вопрос, – махнул рукой дядя Юра. – Я пока перетягаю.

Эдик начал осмотр. Машину давно не мыли, поэтому перчатки быстро стали темными; оперативник методично, слева направо, от карманчика верхнего козырька, двигался по автомобилю. Собственно, он не знал, что искал, поэтому каждый предмет рассматривал с одинаковым спокойствием. Как и прямоугольник, который нащупал в щели между ручником и завернувшимся ковриком. Пальцы почувствовали плотный пластик. Оперативник потянул за уголок… показался прямоугольничек с фотографией и печатью.

Школьный проездной погибшей Лизы Романовой!

Кошелев замер.

Дядя Юра продолжал вытаскивать из багажника железки, греметь ими друг о друга.

Кошелев изначально допустил ошибку, когда полез в машину сам. Это стало возможным исключительно потому, что он уперся в рисунок протектора, который, если бы совпал хотя бы с одним из обнаруженных на местах преступлений, можно было бы в этот же день осмотреть под протокол и официально – никто бы на этой раздолбайке колеса менять не кинулся. Он зациклился на протекторе и забыл, что все найденное в салоне авто при изъятии должно быть зафиксировано в присутствии понятых. И что теперь делать, Кошелев не знал.

Аккуратно держа карточку, Эдик задом вылез из машины, отошел на пару шагов в сторону, набрал Демьяненко.

– Помочь чем? – крикнул от багажника дядька. Кошелев отрицательно покачал головой. – А, ну я тут!

– Леш, такая ситуация, – проговорил в телефон Эдик. – Я в машине нашел документы убитой Романовой, которая с «серии».

– Да ты что?! Какая машина?!

– «Шестерка», с хутора. Только я, короче… сам тут, без протокола лазил.

– Ага, – понял Демьяненко. – Услышал тебя. Положи документы на место, позови понятых. Изыми на протокол, потом попросим поручение под это.

– Да я уже полчаса тут копаюсь при мужике одном…

– Да и хрен на него. Или ты думаешь, он причастен?

Кошелев посмотрел на дядьку, который тащил к сараю «колено».

– Точно нет.

– Ну раз нет, вписывай и его понятым. И знаешь что? Изымай документы отдельным протоколом, сейчас следаку позвоню, заберем всю машину. Вдруг там какие следы. И шины твои проверим.

Аккуратно изъятый по всем правилам и упакованный проездной Лизы Кошелев лично, с благословения следователя, отнес в криминалистическую лабораторию, где настойчиво, раза четыре, попросил эксперта достать все, что только будет возможно, а именно – отпечатки пальцев.

– Эдик, – с сомнением сказал эксперт, – очень… не уверен. Я посмотрю, конечно…

– Это по «серии».

– Грязный, видишь, какой.

– Вижу. Мы еще машину вам пригоним.

– Да с машиной попроще, чем с этим. Ладно, оставляй.

Сразу после криминалиста оперативник пошел в кабинет, где, порывшись в своем сейфе, достал две внушительные папки и спросил у Постовенцева, опрашивающего заявителя:

– Начальник у себя?

– Вроде. Что, дела запросил?

– Нет, сам хочу показать.

– А… – И Максим утратил интерес к Кошелеву.

А тот, захватив со стола еще и свой блокнотик, отправился