Полина Дашкова - Продажные твари

– Вряд ли. Он бы так не гудел, не предупреждал. К «газику», ждавшему у ворот, они подошли вместе. Маша вежливо поздоровалась с молодым черноусым шофером. Он приветливо улыбнулся в ответ и сказал доктору по-абхазски:

– Двух раненых привезли.

Доктор повторил эту фразу по-русски для Маши и добавил:

– Не волнуйся, ложись спать.

Прощаясь, Маша поцеловала Вадима и неожиданно для себя тихонько перекрестила его, когда он садился в «газик».

Оставшись одна, она плотно задернула все шторы и взяла в руки кассету, которая отличалась от десятка других кассет лишь тем, что на торце не было никакой бумажки с надписью. Вытащив из кассетной коробки квадрат бумаги с пустыми разлинованными наклейками, она написала: Э. Рязанов. «Жестокий романс» – первое, что пришло в голову, аккуратно отделила клейкую полоску с надписью, прижала ее к торцу кассеты и поставила коробочку назад, на полку.

Потом она приняла душ, приготовила себе чай, улеглась на диван в гостиной и включила видеомагнитофон – она давно хотела пересмотреть нашумевший боевик Марка Гордона «Скорость».

Когда лихой полицейский Джек Тревен в исполнении Кевина Ривса вскочил в заминированный автобус на полном ходу, в двери бесшумно повернулась отмычка и два кавказца вошли в дом.

Маша не успела опомниться, а глаза ей уже завязали черным платком и чья-то грубая рука зажала рот. Отчаянно брыкавшуюся Машу понесли в машину, стоявшую у ворот. Один из кавказцев на секунду вернулся в дом, выключил телевизор и видик, погасил свет, захлопнул дверь.

Маша быстро поняла, что брыкаться и сопротивляться бесполезно.

– Будешь орать, – сообщил ей незнакомый голос с акцентом, – придется заклеивать тебе рот. Будешь хорошей девочкой, не обидим.

– А можно узнать, куда вы меня везете? – решилась спросить Маша.

– В гости, – ответили ей, усмехнувшись.

То, что ее увезли сразу и не стали обыскивать дом, казалось хорошим признаком. Но сначала они выманили Вадима, сказали, будто там раненые. Очень все это странно. Сегодня за ними следили целый день, вероятно, ждали, что Вадим войдет в контакт с кем-нибудь. Проверяли. А это что? Продолжение проверки?

Машина долго ехала по горной дороге. Маша чувствовала кривые зигзаги и ухабы, но ничего не видела. В босые ноги впивались мелкие острые камушки, усыпавшие пол под сиденьем. Машу раздражало, что на ней ничего нет, кроме трусиков и длинной, до колен, белой футболки.

«Хорошо, что они не вытащили меня прямо из душа, – подумала она. – Господи, кончится все это когда-нибудь?!»

– Дайте мне, пожалуйста, сигарету, – попросила она тихо.

Тут же ей в рот сунули бумажную трубочку фильтра. Щелкнула зажигалка. Было странно прикуривать в полной темноте.

Наконец машина остановилась. Машу ввели в какое-то помещение, она ощутила под ногами гладкий деревянный пол. Повязку сняли с глаз. В лицо ударил ярчайший электрический свет, и на миг Маше показалось, будто она ослепла. Она почувствовала, что на нее в упор глядит несколько пар глаз, и, чуть привыкнув к яркому свету, разглядела четыре темных мужских силуэта в глубине комнаты.

– Ну? – спросил один из мужчин, повернув голову к сидевшему рядом.

– Не она, – твердо ответили ему, – та была выше почти на голову, старше лет на пять-шесть, рыжая, стриженая, а у этой волосы длинные, темные, глаза карие. Она совсем соплячка, не больше восемнадцати, к тому же тощая, ни груди, ни бедер. Та – красотка экстра-класса, а эта – заморыш какой-то. С этой шеф и разговаривать не стал бы.

– Пусть пройдется, – сказал тот, в котором Маша, уже привыкшая к яркому свету, узнала телохранителя Иванова.

Она узнала троих из четырех. Главный здесь, несомненно, Ахмеджанов: тяжелый горбатый нос, маленькие, глубоко посаженные глаза под нависшими бровями, бритая голова в круглой войлочной шапочке. Именно это лицо показывали в «Новостях» по телевизору. Рядом с чеченцем сидели охранник офиса и телохранитель Иванова. Четвертого, очень худого бровастого, бородатого кавказца, Маша видела впервые.

– Пройдись, девочка, – сказал Ахмеджанов.

Вжав голову в плечи, сутулясь и волоча ноги. Маша сделала несколько шагов.

– Нет, вообще ничего похожего! – усмехнулся телохранитель.

Незаметная дверь за спинами сидевших открылась, из нее вывалился смертельно-бледный, в вишневой пижаме, с взлохмаченным белым пухом на лысине Вячеслав Иванов. Взглянув на Машу мутными совершенно безумными глазами, он заорал:

– Это она! Она! Я узнал тебя, сука! Ты мне подкинула кассету! Кто тебя прислал? Говори!

– Заткнись, падаль, – спокойно произнес Ахмеджанов.

Но Иванов продолжал орать высоким петушиным фальцетом, а через минуту вырвался из рук державшего его худого бородатого кавказца, кинулся на Машу и вцепился холодными мокрыми пальцами ей в горло.

– Мразь! – услышала она голос Ахмеджанова и почувствовала, что задыхается. Раздался негромкий хлопок. Руки Иванова вдруг ослабели, что-то темное, теплое брызнуло ей в лицо. Иванов стал падать, увлекая за собой Машу всей тяжестью своего короткого рыхлого тела.

На этот раз раненые оказались не тяжелыми, у одного сквозное ранение голени, у другого пуля прошла по касательной у предплечья. С этим вообще можно обойтись местным наркозом. Правда, у раненного в голень доктор обнаружил признаки начинавшейся гангрены, но процесс не успел зайти далеко.

Перед тем, как положить на операционный стол, пришлось сбрить обоим волосы на головах и бороды – раненые кишели вшами. Фельдшер обнаружил у них обоих еще и чесотку.

Закончив работу, доктор тщательно мыл руки под железным рукомойником. Фельдшер, вышедший куда-то минут десять назад, вернулся. За его спиной маячили два боевика.

– К тебе гости, – громко сказал фельдшер по-абхазски, – иди в штаб.

Доктор не спеша вытер руки и направился к двери. Когда он поравнялся с фельдшером, тот шепнул ему быстро, одними губами, по-русски два слова:

– Жива. Обморок.

Сердце сжалось и заныло. Боль не отпускала, пока он шел к штабу в сопровождении двух боевиков. Как только он переступил порог, на него уставились немигающие, сверлящие душу глаза Ахмеджанова.

На полу посреди комнаты вся в крови лежала Машенька. На белой футболке алые пятна выглядели особенно жутко. И тут он понял, что значили слова фельдшера. Цены не было этим двум словам. Если б не успел старик шепнуть их, Вадим сейчас бросился бы на чеченца и придушил его собственными руками. Вероятно, из всех в лагере только фельдшер мог предвидеть такую реакцию, а потому предупредил.

Уже никого не видя вокруг, доктор подхватил Машу на руки, прижал пальцы к тонкому запястью. Пульс прослушивался нитевидный, слабого наполнения. Для обморока это нормально. Разглядев ее бледное, испачканное кровью лицо, он тут же понял – она не ранена, не избита. На ней чужая кровь.

– Это кровь шакала, – услышал Вадим тяжелый голос Ахмеджанова, – шакал хотел задушить твою девочку, я его убил. Но она у тебя такая нервная, сразу упала в обморок. Ты не обижайся, дорогой, я просто хотел познакомиться с ней, посмотреть, кого ты так сильно любишь.

Не ответив ни слова, доктор вышел на улицу с Машей на руках. Навстречу шел фельдшер, держа наготове ампулу нашатыря и кусок ваты.

Она открыла глаза, увидела доктора, и слезы покатились по щекам.

– Мне надо умыться и переодеться, – тихо сказала она.

Фельдшер принес ведро воды, старый белый халат и тонкое байковое одеяло. Маша закрылась вместе с доктором в одной из комнат госпиталя, Вадим лил ей на руки воду, и она стекала розовая, кровавая.

– Я опять чувствую себя убийцей. Я, как леди Макбет, не могу смыть кровь, – плакала Маша, – он почти придушил меня своими холодными потными руками, мне очень страшно, теперь всю жизнь будет сниться эта кровь.

Вадим затянул на ней пояс белого халата, накинул сверху на плечи одеяло.

В дверь постучали.

– Вас машина ждет, – сообщил фельдшер по-русски.

Когда они вышли на улицу, Вадим опять взял Машу на руки.

– Ты босиком, а здесь камни острые, – сказал он.

– Я могу идти сама, тебе же тяжело!

– Нет, – улыбнулся он, – мне легко.

Домой их вез тот же «газик». Всю дорогу молчали, только когда проехали пограничный пост, не остановившись, Маша спросила шепотом:

– Почему нас не остановили? Здесь же граница?

– Это старая дорога, по ней почти никто не ездит. Пост здесь – только видимость одна, к тому же купленный с потрохами, – так же шепотом объяснил доктор.

Глава 17

Клавдия Васильевна Зинченко вставала с петухами. Петухи в маленьком приграничном селе начинали заливаться в половине пятого утра. Сегодня Клавдия Васильевна собиралась отправиться на небольшой рыночек возле дома отдыха, где раз или два в неделю она продавала молоко, творог и яйца. Чем раньше приедешь, тем удобнее займешь место.