Малютка - Кармен Мола

он умел читать рецепты и вообще хорошо соображал, – нетерпеливо перебил Сарате. – Вспомни, что говорил Буэндиа: вероятно, он почти всю жизнь провел взаперти. Думаю, Ческа хитростью подсунула листок ему в карман. Но вернемся к сообщению. Что она имела в виду?

– Она указывает нам путь. В вашем последнем расследовании, которое касалось похищения людей, встречался такой символ?

– Нет. Если бы встречался, я бы сразу вспомнил.

– И ни в каком другом расследовании?

Сарате задумался.

– Нет. Я бы вспомнил, Элена.

– Это должен быть знак, который легко расшифровать. Мне кажется, разгадка у нас под носом, просто мы ее не видим.

Еще почти час они безрезультатно рассматривали картинку.

– Ты ужинала? – спросил Сарате.

– Я очень голодная.

Они поужинали лазаньей из морозилки.

– Не знаю, сколько времени она там провалялась, но испортиться же не могла, правда?

– Завтра поймем. Если мы не отравились, значит, не испортилась.

Запить лазанью Элена предложила бутылкой итальянского «Каналетто Монтепульчано д’Абруццо».

– Думаю, вино хорошее. Мама прислала мне его на Рождество. Ты же знаешь, я вино не очень жалую. Раньше всегда пила граппу, а теперь вот подсела на воду из-под крана.

– Надо же! А я мечтал выпить с тобой граппы.

Они ели, болтали и допивали вино, ненадолго забыв о Ческе. Когда бутылка опустела, Элена сходила на кухню.

– Хранила ее в холодильнике на крайний случай, – улыбнулась она, разливая по рюмкам граппу «Либарна Гамбаротта». Элена рассказала, что этот сорт в течение года выдерживают в дубовых бочках; она рассуждала об аромате и цвете напитка, но для Сарате он ничем не отличался от любой другой граппы. Постепенно он пьянел, и на его лице проступала грусть.

– Это моя вина: я ушел тем вечером. И сказал, что не люблю ее. Иногда мне кажется, что она исчезла, чтобы меня наказать.

– Не терзай себя. Ты сказал ей то, что чувствовал. В том, что произошло потом, ты не виноват. Это уж точно.

– Иногда мне кажется, что виновата ты.

– Я?

– Конечно. Я не хотел связывать свою жизнь с Ческой потому, что все время ждал тебя.

– Думаешь, я поверю, что ты год меня не видел и все равно ждал? – Элена крутила в пальцах рюмку с граппой.

– Верить не обязательно, но это правда.

– Ты ведь говоришь так не потому, что хочешь переспать со мной?

– Не хочу я с тобой спать. Мне потом было бы паршиво.

– И мне. – Элена залпом опустошила рюмку. – Ночевать останешься?

Оба легли, каждый в своей кровати, разделенные лишь тонкой стенкой. Оба подумывали о том, чтобы обойти эту преграду. Оба отказались от этой идеи и попытались уснуть. Но безуспешно. Элена думала о Сарате, о том, как он ей нравился, и о дистанции, которую она снова устанавливала между ними. Неужели она превратилась в женщину, бегущую от любви? Примкнула к сонму разочарованных, которые проповедуют свободу от страстей и любовных драм?

Она встала и налила себе еще рюмку граппы, надеясь, что Сарате не услышит ее шагов, не выйдет в гостиную и не застанет ее в трусах и старой футболке вместо пижамы, да еще и с бутылкой в руках. Садясь на диван, она снова подумала о Сарате, о том, что ей в нем нравилось. Улыбнулась при мысли о том, что он спал в комнате ее сына Лукаса, которая все еще была обставлена как детская. Совсем как комната Чески в деревенском доме, застывшая во времени и хранившая память о той девочке, которой Ческа когда-то была.

Вскочив, Элена стала расхаживать по гостиной: от нервного напряжения у нее скрутило желудок. Она вдруг поняла, что означали два соединенных ромба.

Глава 40

Вдали уже показалась Куэнка. За последние дни Ордуньо и Рейес провели здесь достаточно времени, чтобы город ассоциировался у них не только с висячими домами, хотя их балкончики над обрывистым берегом реки Уэкар по-прежнему впечатляли.

Все утро они разъезжали по окрестностям, показывая каждому встречному фотографию Серафина: Буэндиа слегка подправил ему лицо после вскрытия. Параллельно сотрудники ОКА пытались выяснить еще что-нибудь об Иоланде Самбрано, об исчезновении которой никто не заявлял. Может, она сейчас вместе с Ческой, обеих держат в одном и том же месте?

Они поговорили с директором банка, где у нее был счет, с администрацией мебельной фабрики, где Иоланда работала, пока ее не сократили, с продавщицами в магазине, где она покупала продукты. Все опрошенные сходились в том, что она была женщиной скромной, очень вежливой и одинокой. Никто ее не хватился, пока не приехала полиция: только тогда люди сообразили, что давно ее не видели.

– А ведь в соцсетях у нее пять тысяч друзей, – заметил Ордуньо. – Вот поэтому мне и не нравятся социальные сети: пять тысяч френдов готовы поставить лайк, увидев фотку твоего кота, а выпить не с кем.

– Какой же ты древний, Ордуньо, – поддела его Рейес. – В соцсетях одно старичье сидит. Такие могут выпить разве что чашку кофе.

Они шли по улице Карретериас, показывая фото Серафина официантам, продавщицам в магазинчиках и просто прохожим, когда у Ордуньо зазвонил телефон.

– Это ветеринар.

Эмилио Суэкос нервно расхаживал туда-сюда. Ордуньо изучал записку, которую тот нашел на лобовом стекле машины: в ней ветеринару угрожали смертью за огласку плачевного состояния свиней, которые принадлежали АО «Альхибе».

– Они убьют меня. Уже открыли охоту.

– Так ты это заслужил! Ты же отвечал за состояние этих свиней. Показать тебе видео, которое мы записали?

Жесткость Рейес покоробила ветеринара, но ссориться он не хотел – все же сейчас главную угрозу представляла не полиция, а те, кто отправил записку.

– А как вы попали к ним в цех?

– Нас привел человек, на которого мы наткнулись в баре. Он тебя знает.

– В «Хуанфере»? Пинто? Ну конечно, это придурок Пинто, чертов алкаш! Знаете, где он сейчас? В Вирхен-де-ла-Лус. Его так отметелили. Не факт, что выживет… И я следующий!

Вирхен-де-ла-Лус – самая большая больница Куэнки. Пинто поступил туда прошлой ночью, после того как его еле живого обнаружили в канаве неподалеку от промзоны Ла-Монтонера.

– Если бы его нашли часом позже, то привезли бы уже не сюда, а в морг, – объяснил им доктор Каудете. – Сломано несколько костей, но что хуже, у него тяжелая черепно-мозговая травма, пробит череп. Проще говоря, он потерял часть мозга и, хотя выжил, сознание к нему уже не вернется. Простите, это звучит жестоко, но лучше умереть, чем так мучиться. Мы позвонили его брату, священнику в деревне под Бургосом, однако навестить его никто не приехал.

– А как это случилось, известно?

– Полагаю, его избили, но