Каникулы - Николай Иванович Хрипков

— А знаете ли вы, фройляйн, что больше всего людей, говорящих на английском языке, проживает в Китае. Вообще, мне кажется, что у китайцев больше всего способностей к изучению иностранных языков. Потому что после китайского любой язык покажется детской игрушкой.

— Хватит! Я вижу, что вы весьма основательно подкрепились и поэтому вас потянуло на болтовню. Вот почему после сытной еды не тянет на работу? Хотя назвать это сытной едой можно только с большой натяжкой. Ноги в горсть и скачками! За работу, ребята!

— Если ноги взять в горсть, никак не получится скакать. Представьте эту позу!

У Сереги было явно шутливое настроение. С чего бы это?

— Кажется, я связалась с болтунами. Я теряю к вам остатки уважения.

— Вообще-то я молчу, — резонно заметил Илья. — Хотя тоже мог бы вставить свое веское слово. Оно у меня всегда имеется.

— Ну, хоть ты меня не расстраивай! — взмолилась Рита. Она молитвенно сложила руки.

— Я уже бегу! Меня уже нет!

Илья поднялся. Провел ладонью по щетине.

— Прошу пардону! А где мешочек взять? Вы представьте, если меня увидят с плакатами под мышкой.

— Я еще должна вам мешки искать! И это мужики! — Рита свирепо взглянула на них.

— Исчезаю! Хотя я уже исчез.

Илья бросился к выходу. Распахнув двери, обернулся и помахал рукой.

Пахом занялся в гараже конструкцией. К вечеру она была готова. Он любил всякое конструирование. Всё работало. Но нельзя было сказать, что как часики. Кое-какие шероховатости. А Пахом, как технарь, понимал, что машину губят мелочи. Или то, что принято считать мелочами. Он не решился оставлять недоделки на завтра. Поэтому в домике появился поздней ночью. Тихо приоткрыл дверь. Но она всё равно скрипнула. Ему был оставлен ужин. Этой ночью дежурил Серега, который посапывал и посвистывал на хозяйкиной постели. «Вот так он будет дежурить и в больнице!» Пахом покачал головой. Серегины трели не показались ему слишком музыкальными и, быстро похватав, он пошел в «жигули». Хоть и придется спать в позе, не родившегося еще на свет младенца, зато в тишине. Он уже открыл дверку, как услышал за спиной тихий просящий голос:

— Пахом, постой! Надо переговорить! Это очень важно!

— Ты не спишь, Рита? — удивился он. — Я, право, удивлен.

— Нам надо поговорить! Именно сейчас и здесь!

Она прикоснулась к его локтю. Он ощутил три точки.

— Давай завтра! Устал смертельно. С ног валюсь! — Пахом покачал головой.

— Я хочу наедине. А завтра вряд ли получится. Кто-нибудь всегда будет рядом. Больше такого момента может и не быть.

— Ну, да! Хорошо! Конечно, надо поговорить.

Они сели на передние кресла «жигулей». Пахом за рулевое сидение.

— Пахом! Послушай! Только внимательно, прошу!

Она положила ладонь ему на плечо и сидела, повернувшись к нему, и так близко, что он чувствовал тепло ее дыхания на своей щеке. Если бы она не была такой…

— Не знаю, что со мной творится. Никогда еще такого со мной не было. Я в растерянности. Я не знаю…

«Ну, вот и началось! — подумал Пахом. — Все бабы одинаковые, даже такие, как Рита. А мне что делать? Уступить? Ведь всё-таки я ее должник. Или как-то! Вот, блин, влип!» Пахом всё сильнее сжимал рулевое колесо. Со всей силы надавил на тормоз. Потом отпустил его.

— Я не могла уснуть. Ждала, когда ты пройдешь. Я, может быть, не права. Скорей всего не права. Но меня это мучает, терзает. Я не могла не сказать тебе об этом. Иначе… Ну, просто должна сказать!

— Я очень-очень уважаю тебя. Поверь! Подобной девушки я еще не встречал. Ты необыкновенная. У тебя будет блестящее будущее! Я горд знакомством с тобой.

Пахом сам удивился, как гладко текли из него слова. Это была риторика. А риторика — это плохо.

— Ты удивительная и необыкновенная. Ты просто чудо! Честно!

— Пахом! Пожалуйста! Не перебивай меня! Не надо этих слов.

Она повернулась к переднему стеклу. Убрала руку с плеча.

— Это совсем не то, что ты подумал. Да я и мысли такой не допускаю! При моей-то внешности! Или ты считаешь, что я совсем дура? Ничто человеческое мне не чуждо. Чуждо! Так уж распорядилась природа. Против этого не попрешь.

«Не то? А что же? Девушка не спит, ждет тебя, садится с тобой ночью в автомобиль, чуть ли не прилипает к тебе, начинает страстно шептать. И что же тогда это может быть?» Пахом провел пальцем по лобовому стеклу.

— Не то, Пахом, что ты думаешь. Я хочу поговорить о нашем деле. И только о нем.

А что о нем говорить? Всё решено-перерешено. Каждый пункт продумали. Вроде всё предусмотрели. Пахом повернулся к Рите.

— О каком деле? О чем ты? Что еще говорить?

— О нашем деле! То, что мы сейчас делаем. О чем же еще?

Пахом насторожился. Что-то ему сразу не понравилось. Рита выглядела совершенно спокойной.

— Мы поступаем неправильно. Теперь я в этом окончательно убеждена. Вот так, Пахом!

— То есть? Поясни! Я не понял.

Пахом убрал руки с руля. Рита провела по верхней части панели, поднесла ладошку ко рту и дунула. Была ли пыль, ни она, ни он не увидели. Она обтерла ладошку о колено. Прямо в глаза светила луна.

— Им нужно дать шанс. Мы должны им дать шанс.

— Рита! О чем ты? Какой шанс? Ты слышишь себя? Слышишь, какой ты бред городишь? Подонки! Законченные уроды! Если мы их не остановим, они еще столько зла принесут. И не забывай, что они убийцы. И может быть, Стас — не единственная их жертва. Я уверен в этом.

— Знаю. Но мы не должны им уподобляться. Мы же — не они.

— А мы им разве уподобляемся? Мы им оставляем жизнь. И мы их не насилуем. Мы их только накажем. Пусть наказание и не исправит…

— То, что мы сделали и еще сделаем с ними, это хуже убийства. То, что они сделали с тобой, никто не узнает. А про них будут знать все и всегда. Это клеймо навечно. Пройдет время и твоя рана затянется. Конечно, ты никогда уже не забудешь об этом, ты будешь жить с этим. Но всё утихнет. Это будет только твоя тайна. Человеческая психика так устроена, что плохое мы не вспоминаем, делаем вид, что этого не было. То, что мы сделаем с ними, навсегда вычеркнет их из этой жизни. Для них уже не будет жизни.

— Рита! Мы остановили зло. Мы Робин Гуды!

— Я не о них. Я о нас. Это не просто месть. Это злорадная месть.