Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас

чувством стыда, сидя в кресле за кушеткой, на которой я полулежала. Но вскоре мы стали разговаривать, глядя друг другу в глаза, чтобы потом обсуждать это снова на кушетке, но уже лежа вдвоем.

Ленточный червь представляет собой не что иное, как большую голову и длинный кишечник. И нет никаких сомнений в том, что психоаналитик обладал и тем, и другим. Я бы сказала даже, что его кишечник был просто замечательным, раз он с успехом справлялся с перевариванием всех этих историй, которые поглощались им ртом и сразу же разлагались на составляющие.

Рот, кишечник, квитанция об оплате. Таково было печальное существование ленточного червя до того, как я стала его пациенткой. И таким оно опять сделалось после. Но в течение месяцев интенсивной терапии со мной солитер был счастлив, как никогда. Он ложился на кушетку, зажимал в зубах дорогую сигару, закрывал глаза, и все начинало течь в обратном направлении: от кишечника ко рту.

А я писала и писала черным стержнем в его записной книжке в красной кожаной обложке, переворачивая страницу за страницей и описывая значимые для него женские фигуры: матери, бабушки, сестер и одноклассницы, которая ранила его в самое сердце, не позволив себя поцеловать после того, как пригласила на свой день рождения. Психоаналитик часто говорил о своей матери. Он описывал в мельчайших деталях сцену, повторявшуюся каждое утро: мать медленно спускалась по лестнице дома, будто королева, не обращая ни малейшего внимания на мальчика, словно тот был глупым королевским шутом. Еще психоаналитик рассказывал мне о своей первой любви и о том, что он почувствовал, когда она, поцеловав его на прощание, сообщила, что завтра выходит замуж, и призналась, что всегда лгала ему, потому что взрослая женщина не может быть по-настоящему привязана к восемнадцатилетнему парню. «Так и есть, — заметила я. — Твоя знакомая была права». Но, как считал сам солитер, он всегда слишком верил женщинам, давая им власть над самим собой, и за это дорого поплатился. Потому что нет на свете женщины, которая уважала бы тебя, если ты уважаешь ее. «Бедный ленточный червь, — сказала я. — Тебе попадались только мужчины в женском обличье, а с ними так легко ошибиться».

Психоаналитик курил сигары и носил кожаные подтяжки и дорогие ботинки. Говоря мне все эти вещи, он опорожнял свой кишечник, цвет его лица улучшался, и солитер начинал вспоминать о радостных событиях в его жизни. Он рассказал мне о дне защиты диплома, когда ему пришлось психоанализировать сначала инспектора дорожной полиции, а затем пуделя. Психоаналитик признался, что тот сеанс психоанализа с собакой оказался самым значимым в его карьере: смотреть в преданные собачьи глаза и наблюдать, как пес встряхивал головой и вилял хвостом, оказалось для солитера самой большой и яркой возможностью близости с другим живым существом, которую он никогда не испытывал ни до, ни после. В тот момент новоиспеченный психоаналитик понял, что было бы лучше выучиться на ветеринара. Именно тогда он осознал, что по своей природе предпочитал простых существ вроде собак, кошек и хомячков. И что сложные системы со слишком большим количеством переменных, такие как люди, к которым нужно было добавить переменную переменных, то есть ложь, вызывали у него тошноту.

Э, нет, дорогой солитер! Если есть что-то, что запрещается паразитам, — это испытывать чувство тошноты. Боже упаси! Ленточный червь с угрызениями совести и чувством вины: до чего мы так дойдем?

Аличе.

12 ноября. Пятница

Осеннее солнце поддалось внезапной усталости, и на горные вершины опустились снег и холод.

Стуки открыл створки шкафа, отыскивая теплую куртку. Инспектор никогда не перекладывал в шкафу сезонную одежду. На полках хаотично и бессистемно громоздились самые разные вещи, будто пытаясь предугадать капризы погоды и внезапные изменения климата. Стуки отодвинул несколько льняных пиджаков и старое, довольно потертое пальто, которое он любил как ценную книгу. В ту самую секунду, когда мужчина обнаружил то, что искал, в его уме мелькнула мысль: «С какой стати мне подписывать своим именем то, что я записываю в личной записной книжке? Ведь я и так знаю, что текст написан мной».

Инспектор вспомнил слова Микеланджело о Бельтраме. Этот малолетка додумался прятаться за их домом, чтобы следить за женщинами, и это еще раз подтверждало, что причины его ненависти к учительнице были глубоки. У самого Микеланджело, скорее всего, были не все дома, и Стуки не мог исключать, что подросток банально нафантазировал, чтобы хоть как-то навредить ненавистной училке. Доверять во всем, без сомнения, подростку было нельзя. Надо сегодня обязательно послать агента Сперелли, чтобы тот разобрался в ситуации.

Была пятница — день, когда у учительницы Бельтраме не было уроков. Инспектор решил воспользоваться этим обстоятельством и сходить в школу. Он хотел поговорить кое с кем и понаблюдать — разумеется, весьма деликатно, ведь такие места сами по себе довольно непросты. Нужно суметь найти подходящего человека и задать правильные вопросы, чтобы получить нужные ответы.

Стуки подождал, когда прозвенит звонок на перемену. Во время перемены всегда царит хаос, и он мог бы сойти за рабочего, загружающего в торговые автоматы пакетики с чипсами, или, на худой конец, за недовольного родителя.

Оглядевшись по сторонам, инспектор решил, что техничка, демонстрирующая свое властное присутствие в школьном коридоре, была именно тем человеком, которого он искал. Стуки дождался, когда прозвенел звонок на урок и ученики и учителя вернулись в классы, и приступил к делу. Для начала он, совсем как в американских фильмах, показал женщине свое полицейское удостоверение.

— Наркотики? — деловито спросила техничка.

— В следующий раз, — строго отчеканил Стуки.

— Значит, до вас все-таки дошли наши сигналы о странностях с туалетной бумагой, — радостно воскликнула женщина.

— О чем вы говорите?

— Каждое утро я лично разношу туалетную бумагу во все туалеты в школе, а на следующее утро ее уже нет. У меня имеются кое-какие соображения на этот счет, — произнесла техничка, настороженно осматриваясь вокруг.

— Вы кого-то подозреваете?

— Несомненно! Это проделки подсобного рабочего, который убирается в школе днем. Либо у него проблемы с кишечником, либо он перепродает туалетную бумагу, одно из двух.

— Или вы покупаете ее слишком мало, — предположил инспектор.

Техничка заметно сникла.

— Впрочем, я здесь по другому делу, — продолжил Стуки. — Мне нужно задать вам несколько вопросов об одной учительнице. Сами понимаете, это дело конфиденциальное и разглашению не подлежит.

Женщина подняла на Стуки честные глаза и прошептала, что она всегда умела хранить секреты, особенно те, которые могли повлечь за собой отставку министра просвещения.

— Очень хорошо, — ответил инспектор.

Они разговаривали минут десять, стоя возле кофейного автомата. Как отметил про себя Стуки, кофе здесь был намного хуже, чем у них в полицейском управлении. Ландрулли от такого просто упал бы в обморок.

Для начала Стуки попросил техничку рассказать ему подробнее о сути конфликта между Микеланджело и учительницей Бельтраме.

— В школе было организовано воспитательное мероприятие на тему СПИДа, — начала женщина. — Совсем молоденькая докторша вела с подростками медицинские разговоры про секс и средства предохранения, ну, вы понимаете. Она принесла с собой презервативы, некоторые из них были разноцветные. Мальчишки на перемене стали их надувать и разбрасывать по классу. Докторша рассердилась и послала за классным руководителем.

— То есть за Беатриче Бельтраме.

— Та в ярости врывается в класс…

— А этот дурачок Микеланджело?

— Сначала он запихал весь мел в синий презерватив, сказав, чтобы они не писали на доске всякую чушь. Потом стал скакать по партам, играя с тем, что он называл воздушными шарами любви. Весь класс, разумеется, ему буквально аплодировал.

— Представляю, как рассердилась Бельтраме.

— Да, и накричала на всех, а особенно на Микеланджело. А тот ей ответил что-то