Злополучный номер - Евгений Евгеньевич Сухов

Глафиру Малышеву и ее сестру. Они стояли возле запертой комнаты и дожидались меня.

– В каком состоянии находились сестры Малышевы?

Поплавский устремил взор куда-то вбок, словно припоминая. Потом медленно ответил:

– Мне показалось, что они взволнованы.

– Но ведь это нормально – быть взволнованными, обнаружив труп постояльца в своей гостинице, как вы думаете? – любопытствующим взором посмотрел на полицейского надзирателя Поплавского Воловцов.

– Да, я полагаю, что в данных обстоятельствах такое состояние содержательниц меблированных комнат вполне оправданно, – согласился Поплавский.

– Хорошо, – продолжил Иван Федорович. – Что было дальше?

– Дальше мы вскрыли комнату…

– Как?

– Поскольку запасного ключа у Малышевой не было, городовой Самохин с моего разрешения просто выбил дверь.

– Ясно, – констатировал судебный следователь. – Что было после того, как вы вскрыли дверь в комнату Стасько?

– Я вошел вместе с городовым в комнату и увидел прямо у входа кровь. – Поплавский говорил медленно, будто обдумывая каждое слово. – На кровати как будто лежал человек, накрытый одеялом с головой. По крайней мере, так поначалу казалось… Как позже выяснилось, на кровати лежало свернутое пальто, прикрытое одеялом, и создавалось впечатление, будто постоялец в номере просто крепко спит.

– Как вы думаете, кто это сделал?

– Конечно же, тот, кто убил, – последовал незамедлительный ответ.

– А для чего он это сделал, как вы полагаете? – задал новый вопрос Иван Федорович.

– Чтобы создать впечатление спящего человека, – несколько удивленно посмотрел на него Поплавский.

– И все?

– А для чего же еще? – вопросом на вопрос ответил полицейский надзиратель.

– Надо полагать, еще для того, чтобы выиграть время, – несколько недовольно произнес Иван Федорович. – Из окна и в замочную скважину постель видна, как и спящий на ней человек. Постоялец лег очень поздно, спит, зачем, мол, его тревожить? А в это время убийца все дальше и дальше уходит от места преступления и преспокойно заметает следы, не без основания полагая, что нам его уже не достать…

– Да, вы правы, – подумав, ответил Поплавский.

– И что это значит?

– Что? – сморгнул полицейский надзиратель.

– То, что убийство было не внезапным, но являлось продуманным и спланированным, – пояснил уже с заметным раздражением судебный следователь. – И что у преступника было время, чтобы, по возможности, оттянуть обнаружение самого факта преступления, для чего и был сооружен им «спящий на постели человек», а труп коммивояжера Григория Ивановича Стасько засунут под этажерку, чтоб его не было видно…

– Согласен с вами, – ответил Поплавский ради того, чтобы что-нибудь ответить.

– Но и это еще не все, – заметил Воловцов, разочаровываясь в полицейском надзирателе все более и более.

– А что еще? – пустыми глазами посмотрел Поплавский на судебного следователя.

– А еще и то, – наставительно произнес Воловцов, – что кто-то должен был слышать возню в комнате Стасько, его крики, борьбу с убийцей, если таковая, конечно, была, предсмертный хрип, падение тела. Слышимость через двери из комнаты Стасько в коридор должна быть хорошей, а еще лучшей – слышимость через тонкие деревянные двери, смежные с комнатой Глафиры Малышевой. Ведь так? – хмуро посмотрел на полицейского надзирателя судебный следователь по наиважнейшим делам.

– Вы подозреваете сестер Малышевых в соучастии? – понял, куда клонит Воловцов, Самохин.

– Конечно, – кивнул для пущей убедительности Иван Федорович. – Преступник мог выйти из номера Стасько только через двери, ведущие в комнату Глафиры Малышевой. И та никак не могла его не услышать и не заметить. Равно, как и ее сестра Кира…

– Ну, так мы об этом тоже думали и потому провели задержание сестер Малышевых и заключение их в следственную тюрьму, – оправдывающимся тоном заявил полицейский надзиратель. – Уж больно много на них сходится. Да еще их ложь в показаниях, которая позже вскрылась… Полагаю, господин судебный следователь, соучастие сестер Малышевых в убийстве, активное или пассивное, имеет место быть без всяческого сомнения. Да и показания старика Никифора Селищева, вышедшего утром в половине пятого кормить лошадей купца Суходаева…

– Поясните, – попросил Иван Федорович.

– Селищев видел выходившего из номеров Малышевой крепкого высокого мужчину лет тридцати с небольшим. Одет он был в приличный дорожный костюм, и провожала его младшая сестра Малышевых, Кира…

– Прямо-таки «провожала»? – перебил Поплавского Иван Федорович.

– Именно так-с, господин судебный следователь, – кивнул полицейский надзиратель.

– Хорошо, – после недолгого молчания произнес Воловцов. – Что было дальше?

– А дальше – все. Господин в дорожном костюме ушел, а Кира Малышева вернулась в меблирашки и закрыла двери на крюк.

– Закрыла? – недоверчиво посмотрел на Поплавского Воловцов. – На крюк? Это тоже слышал старик Селищев через всю улицу?

– Говорит, что слышал, – немного оторопело ответил полицейский надзиратель.

– Ладно, выясним. Значит, сестры Малышевы были в сговоре с убийцей?

– Да. Все их поведение говорит о причастности обеих сестер Малышевых к преступлению, – уже довольно твердо произнес полицейский надзиратель. – А поскольку в «Уложении о наказаниях говорится», что…

– До «Уложения о наказаниях» нам еще с вами рановато, господин Поплавский, – перебил его Иван Федорович. – И до крайне интересных показаний старика Селищева мы еще дойдем. Итак, мы остановились на том, что вы с городовым Самохиным вошли в комнату Стасько и увидели кровь у двери и имитацию спящего на кровати человека. Кстати, кровь у двери была густая или жидкая?

– Густая… кажется, – неуверенно ответил Поплавский.

– Припомните, господин полицейский надзиратель, это очень важно, – заметил ему Воловцов официальным тоном. – Если кровь была густая, значит, вытекла она еще из живого человека, а если жидкая – уже из трупа. Такие вещи каждому полицейскому надзирателю надлежит знать, как «Отче наш»…

– Точно, густая, – вспомнил надзиратель. – Сгусток был величиною с суповую тарелку.

– Хорошо, давайте дальше, – потребовал Воловцов.

– Ну, в комнате был полнейший беспорядок, повсюду валялись всякие принадлежности для часов, цепочки, брелоки, возле двери, ведущей в комнату Глафиры Малышевой, стояла большая корзина с отломанной крышкой, наполненная часами и разными к ним принадлежностями, другая корзина с часами и тоже принадлежностями к ним, только поменьше, стояла возле окна. На полу валялся молоток с окровавленной ручкой…

– Стоп! – остановил Поплавского Воловцов и глянул в протокол медицинского освидетельствования. – Молоток ведь не являлся орудием убийства?

– Поначалу он был принят, как возможное орудие убийства, господин судебный следователь, – ответил надзиратель. – Но потом экспертиза показала, что смертельный удар был нанесен иным предметом…

– Дальше, – коротко приказал Иван Федорович.

– Ну, и труп самого Стасько. Верхней частью тела он лежал под этажеркой с цветами, ноги были направлены к входной двери. На нем были длинные сапоги, брюки, сорочка и жилет. Ни документов, ни денег обнаружено не было. Все карманы его одежды были вывернуты: убийца обыскал труп и все забрал себе, кроме векселей, которые валялись на полу возле трупа, выброшенные преступником за ненадобностью. Вся левая сторона головы убитого была в