Ты умрешь влюбленной - Юлия Викторовна Лист

услышав, что охрипла. Наверное, во время погони сильно кричала, не замечая этого.

– За что? Почему? – пытал ее Даниель.

– Потому что его подставили… Твой брат Ксавье.

– Ксавье? – ужаснулся Даниель и застыл с широко распахнутыми глазами, которые из-за очков с толстыми линзами казались еще больше.

Он завел ее за прилавок и усадил на свой стул, спросив, позволит ли она ему закрыть магазин. Вера кивнула, утирая распухший нос.

Он выпроводил покупателей, очень вежливо извиняясь и обещая завтра устроить большую распродажу. Всем, кто держал книги в руках и не успел их приобрести, он позволил забрать их с условием вернуться, чтобы оформить покупку.

Через десять минут магазин был пуст. Даниель спустил жалюзи, включил люстру и подошел к Вере, опустившись у ее стула на колени.

– Рассказывай, что произошло? Как я могу помочь?

– Теперь мы оба с картинами, Даниель. Нам обоим нужно спасать картину. Тебе «Девочку с воздушным шариком», мне – «Наказание Марсия».

– Но почему? При чем здесь «Наказание Марсия»?

– Ты что же, совсем ничего не знаешь? – Вера насупила брови.

– А что я должен знать? – Он снял очки и быстрым движением протер их краем рубашки.

– Выставочный зал вашего аукционного дома… Там Тициана украли и все на Эмиля свалили.

– Украли Тициана? А при чем тут Эмиль? – не понимал Даниель.

– Он умеет взламывать все, что компьютеризировано. Мне кажется, это он взломал страничку Бэнкси и опубликовал у него в аккаунте сторис с твоим рисунком, поверх которого он нарисовал свой.

– Да не может быть!

– Может! – Вера всхлипнула. Она вдруг вспомнила слова Эмиля, что никому нельзя верить. Но Даниель был единственным, кому она сейчас могла доверять. Ей так хотелось развеять всё недопонимание между ними и обрести в нем союзника.

– Даниель, скажи правду, ты – Бэнкси?

Даниель уронил лоб на ее колени. Вера почувствовала, что он то ли смеется, то ли всхлипывает. Он поднял улыбающееся, но печальное лицо и посмотрел так, как мог только он один – щемящим душу взглядом. Просящий подаяния Гаврош из «Отверженных» был бы не так убедителен.

– Я хотел бы им быть, Вера, но у меня и десятой доли его таланта нет. Мои уличные картины тоже есть в Париже, штук пятнадцать, но никто о них не знает, никто о них не говорит, не пишут в Сети. Вот такие дела.

– А зачем ты пытался меня уверить, что ты Бэнкси?

– Да дурак! Просто минутное помрачение рассудка. На мне была толстовка с капюшоном, в карманах – баллончики с краской. Захотелось примерить славу знаменитости. Но тебя совершенно невозможно обмануть. Это твой Марсий научил?

– Марсий? – ее сердце похолодело. – Почему ты так зовешь Эмиля?

– Он мнил себя богом сыска, но дважды чуть не провалил дело. Мы с ним вместе искали полотно Брейгеля, были почти напарниками, но страшно рассорились. Он гордец, просто невыносимый. Вот я его и называл именем сатира, который состязался с Аполлоном в игре на флейте. Но, боюсь, Эмиль до сих пор не понял, почему, он мало знаком с мифами.

– Аполлоном? То есть ты себя считаешь этаким красавчиком, а Эмиль – страшный сатир Марсий? – Лицо Веры скривилось.

– Есть такой грех, что сказать. – Продолжая улыбаться, он опять опустил на ее колени голову. – Это же было в шутку.

– Но он запомнил.

– Конечно, потому что он еще и злопамятный.

– Картина, которую он якобы украл, называется «Наказание Марсия»! Даниель, – она взяла его лицо в ладони и заставила посмотреть на себя, – скажи правду. Ты решил свести с ним счеты?

Даниель шарахнулся назад, вырвавшись из рук Веры. Она смотрела, как наказывал ей Эмиль, – во все глаза. И будто на экране компьютера увидела промелькнувшие быстро, но для ее натренированного глаза, как в замедленной пленке, череду микровыражений на лице Даниеля. Брови пошли морской волной, глаза расширились, рот приоткрылся – эмоция страха, а потом губы сомкнулись и поджались, глаза стали холодными, но смотрели прямо – эмоция отвращения. Сомнений быть не могло – он тут ни при чем.

– Не знал, что похож на человека, который способен на такую подлость. Мы с Эмилем не поладили, это правда, но не до такой степени, чтобы я его подставил и засадил за решетку. Я его не люблю как человека, но очень уважаю как специалиста.

Даниель поднялся, откинулся спиной на книжные полки и скрестил руки – закрытая поза. Обиделся. Но Вера не собиралась давать слабину. Она устроит ему проверку сейчас, чтобы в замке чувствовать себя в безопасности рядом с человеком, которому доверяет.

– Почему именно «Наказание Марсия»? – нажала она. – Это не может быть простым совпадением.

– Почему не может? Или ты считаешь, что картину привезли из Чехии нарочно, чтобы наказать Эмиля Герши? Не слишком ли ты высокого мнения о своем патроне?

– Он подходил к картине, когда мы были в выставочном зале в отеле «Эруэ», потому что я сказала, что мы с тобой ее обсуждали накануне.

– Вы были в отеле «Эруэ»? – ужаснулся Даниель. – В центральном офисе? Зачем?

– Ты просил меня разобраться с твой мачехой и ее сыном, которые изводят тебя.

– Я помню… – Он опустил голову. – Жалею теперь. Это была минута слабости. Ничего они мне сделать не смогут. Я добьюсь отмены своего узуфруктства, и пусть идут на все четыре стороны. Я уже нанял адвоката – понял, что сам полный ноль во всем этом. Все скоро закончится. Месяц-другой, и я стану свободным человеком.

Он вдруг опустился на одно колено и взял руки Веры в свои. С минуту смотрел на нее так, будто ему не хватало воздуха. Вера замерла, вжав голову в плечи, и не дышала.

– Я боюсь, что-нибудь еще произойдет… и не успею сказать. Я хочу… просить тебя стать моей невестой. Ты выйдешь за нищего сына миллиардера, у которого за душой только этот старый книжный?

Вера опешила, выдернула руки, отстранившись, а потом машинально схватила Даниеля за локти.

– Но мы знакомы четыре дня!

– Для того чтобы понять, твой человек или нет, достаточно одного взгляда, одного слова. Сильные чувства… в нашу эпоху клише и сплошных симулякров – это большая редкость, почти невозможное явление. Я никогда прежде ничего похожего не испытывал. Это именно то, о чем говорила мама, – сила, что заставляет творить. Но мать ошибалась, она может рождаться не только из страданий, а еще и из всепоглощающего счастья, слепого и необъяснимого. И ты, Вера, причина этих чувств, мыслей, внезапного открытия, которое явилось мне в стенах Нотр-Дам-де-Виктуар… той ночью, когда мы сидели в тишине церкви. Я боюсь опошлить всю