Записка самоубийцы - Валерий Георгиевич Шарапов

Остались позади закоулки, извивающиеся среди опустевших дровяных сараев и домов. Впереди еще не появились фонари станции, по обе стороны от тропинки лишь кусты и деревья, скрипевшие под все усиливающимся ветром.

Девушка в косынке и светлом плаще торопилась к станции, стуча каблучками. Она то и дело поглядывала наверх: как на грех, не прихватила зонтик, а если сейчас как хлынет?

«Не мешало бы тут фонари повесить, а то темень какая. Здешние знают, куда идти, а незнакомым тут делать нечего… Конечно, если с кем-то идешь или с компанией, то ничего не страшно. Если, положим, хочешь кого-то разыграть – вот тут как раз какой-то навес, видимо, от старого сарая, тут темно и можно отлично спрятаться и напугать. Не думай о том, что там кто-то есть. Что за глупости?»

Она все уговаривала себя, что все это глупости, игра нервов – тут, кстати, разразилась гроза. «Ого-го как полыхнуло! Ну и конечно, никогошеньки там нет, вот как светло, будто днем!»

Неожиданно сзади, совсем не с той стороны, где навес, раздался негромкий голос:

– Теперь, куколка, тихо-тихо.

Разумеется, девушка не послушалась и вскрикнула. Холодное дуло уткнулось под подбородок:

– Ша. Тихо, я сказал.

– Вы… кто такой? – глаза ее заметались, мысли – тоже: «Красная повязка же на рукаве… Как же? Дружинник же! Неужели убьет?!»

– Как же так…

– Очень просто, я научу. Бирюльки я сам сниму, – чужие руки бессовестно скользнули по шее.

– Не надо, – шепнула девушка, зажмурившись от страха.

– Что ты, милая, дрожишь? Мне баловство ни к чему, мне другое нужно. Во, ничего цепочка. Сама снимешь или помочь?

Девушка принялась снимать цепочку с кулоном, по-прежнему глядя вверх. Грабитель ловко вынул из мочек хорошенькие сережки, бабушкин подарок в честь окончания школы, и, мимоходом поцеловав в ухо, шепнул:

– Я уберу сейчас дуло, а ты сама давай.

– Что? – пискнула девушка, осторожно опуская голову.

– Так тебе виднее, что у тебя есть, – ласково подбодрил он. – Часы, кошелек?

Часики-то любимые, на позолоченном браслете! Девушка, чуть не плача, снимала их и с ненавистью косилась на грабителя: кепка надвинута на нос, платок повязан на лицо, точь-в-точь как в кино про гангстеров.

– Что, нравлюсь? – бесцеремонно, сунув дуло пистолета под подбородок, он приподнял ее голову.

– Нет, – прошептала она.

– Жаль, – сказал он искренне. Снова полыхнула молния, и девушка увидела, что на его пальцах наколоты четыре буквы: «Марк».

– Поплачу, но переживу. Что там со шмелем-то?

– Что?

– Пардон. Кошелечек попрошу.

– Нет у меня кошелька, – она вытащила из сумки деньги. – Это все.

Грабитель строго спросил:

– Точно ли? А то смотри, обыщу.

– Нет-нет, не надо. У меня правда больше денег нет.

Он ухмыльнулся, сказав «Позвольте», вынул из дрожащих лапок сумочку, обшарил и, ничего не обнаружив, вернул.

– Смотри, на честность твою полагаюсь. Ступай, моя хорошая, пока не передумал.

Радуясь, что ее отпустили, девушка бросилась наутек, но застыла, услышав свист и приказ:

– Эй, краля! Стой!

Она замерла, подняв руки.

– Не вздумай к ментам бежать, ясно? А не то – не обижайся! Ножками, ножками, а то промокнешь.

Девушка припустилась бегом, вслед ей несся издевательский охотничий посвист.

9

Яшка нес службу в парке в составе летучего патруля. Пельмень тоже нес службу, но не так бодро. Во-первых, пострадавшее пузо побаливало, во-вторых, рабочий день выдался чертовски трудный.

– Шел бы ты домой, – увещевал Лебедев, но Андрюха лишь, зверски зевая, тряс головой и таращил глаза:

– Ничего-а-а-а. Как-нибудь, – и норовил уснуть стоя.

В итоге Марк все-таки прогнал его спать: понятно, боится Андрей оставить без присмотра своего приятеля, за которого поручился. Непонятно, чего боится. С отдельно взятым Яшкой дело шло на лад, в происшествии с мотоциклом он показал себя героем, на дежурства без пропусков выходит, с бумажками управляется бойко, с огоньком, рапорта пишет – закачаешься. Вообще ни в чем дурном уже давно его не замечают. Даже с девчатами здоровается теперь издалека, с поклонами и улыбками.

Работает трудовое воспитание!

Если бы не отдельно взятые ретрограды – такое воспитание можно было бы смело практиковать повсеместно. К сожалению, после бузы в кафе «Молодежное» заведующий наотрез отказывался проводить подобные, как он выражался, «сходки». Он прямо указывал на то, что очень много беспокойства с воспитуемым элементом, а выхлопа, то есть выгоды, нуль.

– Тебе, Марк, все бы образовательные игры с танцами и песнями, а я как буду выполнять план? Получу с вашей бутербродной вечорки ну сотню, ну полторы, а с чего людям платить? Вечер – самое злачное время, нужна публика почище, а не вы со своими трудновоспитуемыми да недавно откинувшимися. Хватит. Иди на Гладкову наседай, пусть она фабричную столовку вам выделяет.

– Фабричную столовую никак нельзя, – втолковывал Лебедев заведующему. – Отдельный вход тогда нужен, а его нет.

– А мне нужен план! – отрезал тот. – Не стану закрывать целое кафе для вашего спецобслуживания.

Лебедев не разрыдался, но переживал. Он твердо решил оставить мир после себя лучше и потому желал вести воспитательную работу среди молодежи, и хотя времени у него не было совершенно, умудрялся в эти редкие свободные минуты допечь всех. Начальство продбазы – чтобы выделило по льготным ценам какую-нибудь снедь, поваров столовки – чтобы приготовили из нее чего-нибудь к чаю и назидательной беседе, заведующего столовой – чтобы перестал ворчать, не закрывал заведение хотя бы еще пару часов и не запихивал невесть куда скатерти и вывеску «Кафе «Молодежное», с такой любовью и трудом исполненную на кумаче. И голова разбухала не только от рабочих моментов, но и от прочего: кто будет мыть пол? Где постирать скатерти? Кто возьмется писать программки, пригласительные билеты?

Даже Акимов, известный своей отзывчивостью, взбеленился и свалил составление списков приглашаемых на Остапчука, а тот просто отмахнулся.

– Иди, Маркуша, иди. И без тебя тошнота мучает. Ты и в мое положение войди: с одной стороны, люди головы подняли, отъелись – хорошо же?

– Конечно, – осторожно поддакнул Лебедев, соображая, к чему этот разговор.

– А с другой – появилось что воровать. И вот такая библиотека с бухгалтерией, – Саныч потряс пухлой папкой. – Знаешь, что это? Это все нам поручения-ориентировки из главка с тамошних – подчеркиваю, Марк, с тамошних! – краж и грабежей. Смекаешь?

Он вынул одну официально выглядящую бумажку:

– Вот, в Нескучном саду в тиши и темноте дамочку-гулену грабитель с пистолетами снова сумочки лишил, а нам начальство с криком – обратить внимание на сумочки!

– Чего ж вам-то обращать на сумочки, если грабеж в Нескучном?

– А вот так! Заострите внимание на сумочках, глядишь, какая и всплывет.