Горгона с пихтовой веткой - Марина Крамер

Йога, пожалуй, была единственным во всем тренинге, что не вызывало у Тины ни вопросов, ни подозрений, кроме, может быть, настойчивых советов инструктора отказаться от мяса и молочных продуктов. Но насильно делать это никто не заставлял, так что вполне можно было пропустить все мимо ушей и заниматься исключительно дыханием и физическими упражнениями.

Сразу после занятий, пока все пошли в душ, Тина, избегавшая этого массового мероприятия и мывшаяся после всех, решила припереть пока Конде. Она заметила, что телохранительница тоже ушла со всеми, так как по-честному отработала все занятие, потому не особенно переживала, что та помешает.

Конде она застала у машины, окликнула:

– Лолита Аполлоновна, вы же обещали поговорить со мной!

Та застыла на секунду, уже открыв дверцу:

– Что? Ах да… вы… – она защелкала пальцами, припоминая имя, и Тина подумала, что за те немалые деньги, что Конде брала с клиенток, могла бы хоть к середине курса запомнить двадцать пять имен, тем более что все на ее лекциях сидели с бейджами.

– Валентина Кошкина…

– Да-да. Верно – Валентина Кошкина. Так о чем вы хотели со мной поговорить, Валентина? У вас какой-то вопрос? – И в этот момент у нее в машине зазвонил мобильный.

Сделав Тине знак подождать, Конде нырнула в салон, ответила на звонок, поговорила пару минут и, обернувшись к Володиной, пробормотала:

– Извините, Валентина, нам придется поговорить завтра… у меня срочное дело, мне нужно ехать. Извините! – это она проговорила, уже захлопнув дверцу, и через секунду машина сорвалась с места.

«Странно, – подумала Тина, проводив ее взглядом. – Кто бы это мог быть и что должно было случиться, что Лолита вмиг растеряла всю сановную осанку?»

К выходу потянулись курсантки, и Тина вернулась в здание, быстро сбегала в душ, оделась, схватила сумку и кинулась на улицу, где ее ждала Наташа:

– Ну что, в кафе?

– Может, лучше просто пройдемся? – предложила та. – Погода хорошая…

– Давай, я с удовольствием.

Они вышли в тихий переулок и пошли по тротуару. Тина исподтишка наблюдала за своей спутницей и с удовольствием отмечала, что за это время Наташа действительно стала выглядеть немного иначе, чем раньше. В ее походке появилась какая-то легкость, а голова, вечно опущенная вниз, сейчас была поднята, и взгляд устремлен вперед, а не на асфальт, как прежде.

«Надо же… а ведь бывает такое, что мужчина способен помочь избавиться от комплексов, зря я в это никогда не верила», – подумала Володина.

– Как погиб твой отец? – вопрос Наташи едва не застал ее врасплох, но Тина умела хорошо владеть собой, потому мгновенно собралась:

– В аварии, – ей совершенно не хотелось рассказывать, что отец погиб, преследуя преступника – успел оттолкнуть в сторону своего напарника, получил пулю в сердце и умер мгновенно.

Собственно, гибель отца и толкнула Тину в Школу милиции, а потом в уголовный розыск, хотя мама была категорически против. Но Тина чувствовала, что должна продолжить то, чем занимался ее папа, которого она очень любила, потому пошла наперекор маминым уговорам и не пожалела ни на секунду. Правда, после ранения ей самой пришлось принять нелегкое решение и уйти из розыска, но к тому времени она уже заинтересовалась сектами и людьми, туда попадавшими, потому и решила открыть собственное агентство по розыску таких пропавших. Но рассказывать об этом Наташе она не собиралась – просто на всякий случай, мало ли…

– В аварии… – эхом повторила Наташа. – Наверное, твоя мама очень переживала, да?

– Конечно, – воспоминания об этом разрывали Тине сердце до сих пор.

– Вот потому ты не поймешь… у вас с мамой не было повода друг друга ненавидеть, вы же ничего не могли сделать с этим, никак не могли повлиять… Это несчастный случай, трагедия…

– Наташа, то, что ты росла болезненным ребенком, вовсе не делает тебя виновной в уходе отца. Такое случается – мужчины слабее женщин, им намного сложнее пережить такие потрясения, сложнее смириться, что жена отдает все время ребенку.

– Это ты так думаешь. А мама с самого первого дня, как он ушел, говорила мне – это ты виновата. Если бы ты не была такая дохлая, мне не приходилось бы все время лежать с тобой в больницах, я была бы рядом, и отец не ушел бы, – с горечью сказала Наташа, пнув подвернувшийся под ногу камешек.

– Глупости какие…

– Это я сейчас понимаю… а тогда… ты представляешь, каково ребенку, которому с утра до вечера твердят – ты некрасивая, у тебя на голове не волосы, а пожар в осеннем парке, кому ты такая нужна будешь, от тебя даже отец ушел… От меня – а не от нее!

– Наташа, Наташа, успокойся, – Тина взяла ее под руку. – Ты выросла давно, ты самостоятельная. Почему ты не уйдешь от мамы?

– Я не могу ее бросить, у нее никого больше нет.

– А кто есть у тебя? У тебя есть только ты, только твоя жизнь. Никто не предлагает тебе маму бросить – я говорю о том, что жить пора отдельно, вот и все. Приезжать к ней в гости, проводить выходной вместе – если захочется, звонить. Но жить – отдельно. У моей мамы тоже никого нет, только я. Но я поступила учиться в другой город, сняла комнату, стала жить одна, потом вышла замуж. Мы ездим к маме нечасто, но постоянно созваниваемся, если что-то нужно, мы помогаем, бросаем все дела и мчимся к ней. Точно так же живет мой хороший друг, – слукавила Тина, назвав Вовчика другом, чтобы не сломать легенду. – Он сперва в армию ушел, потом в Москву приехал, поступил учиться, к родителям на каникулы и то не каждый раз приезжал. И у нас прекрасные отношения с родителями – мы их любим, уважаем, ни за что не бросим, но жить хотим сами по себе.

– Я, наверное, трусиха, – пробормотала Наташа, снова глядя под ноги. – Мне хотелось поступить куда-то в другом городе, но мама… как же так, все едут учиться в Москву, а ты хочешь отсюда убежать? Какие перспективы после института в другом городе, а здесь столица… И конечно, последний аргумент – а как же я, я на тебя всю молодость положила, а ты неблагодарная… – Наташа опять всхлипнула.

– Наташка, а ты не думала, что, например, Стас может тебе предложение сделать? Ну я понимаю, что еще рано об этом, но теоретически? И тогда что? Его к маме приведешь? – Тина прищурилась. – А он, насколько я успела заметить, не мальчик, ему лет сорок, да?

– Тридцать девять.

– И ты всерьез считаешь, что в этом