Разоблачение Оливера Райана - Лиз Ньюджент

того, кто вообще отказывался замечать мое существование. В моем свидетельстве о рождении мать указана как «Мэри Мерфи (девичья фамилия)». Вероятно, одно из самых распространенных тогда в Дублине женских имен. В нем же написано, что родители не были женаты. Долгие годы поисков не дали никаких результатов, и я мог только предполагать, что это не ее настоящее имя. Отец указан как «Фрэнсис Райан». В разделе «служебное положение или профессия отца» написано «священник». Я понимаю, что в пятьдесят третьем году это должно было вызвать скандал, если его каким-то образом не замяли.

Местом рождения указан «Дублин», хотя я не значусь ни в одной книге регистрации ни одного из родильных домов в городе, потому не могу быть уверен, что дата рождения точная. В тот день в городе разрешились от бремени две Мэри Мерфи. Я приложил немало усилий, чтобы найти их или их потомков и исключить любую связь со мной.

Удивительно все-таки, что от нее ни осталось и следа. Я знаю, что это другие времена, но как такой документ вообще мог быть зарегистрирован? Мертвая хватка церкви на государстве, безусловно, была сильна в те дни, но тут явно какая-то преднамеренная путаница. Однажды у меня хватило смелости спросить отца о матери и обстоятельствах моего рождения. «Она была шлюхой», – написал он в ответ, будто это всё объясняло. Прошло не так уж много времени, прежде чем я услышал самую причудливую версию обстоятельств своего рождения. Но для того чтобы эта история могла быть рассказана, отец должен был сначала умереть.

Однажды, в марте 2001 года, пролистывая субботнюю «Айриш таймс», я наткнулся на сообщение о смерти своего отца.

«…глубоко скорбящая любящая жена Джудит и сын Филипп…»

Я не знал, как отнестись к этой новости. Мне, конечно, не было грустно; наверное, даже почувствовал некоторое облегчение. Я давно смирился с тем, что он не интересуется мной. Но всегда оставалась слабая надежда, что однажды он найдет в себе силы простить меня за всё, что, по его мнению, я сделал, сможет порадоваться моим успехам и назвать меня сыном. А теперь, когда надежда исчезла, испытал своего рода облегчение.

Однако то, как это объявление было написано, неожиданно причинило мне боль. Ведь я тоже был его сыном, но не заслужил упоминания. Заупокойная месса была назначена на утро понедельника. Мое любопытство взяло верх. Я сказал Элис, что у меня встреча в городе, и пошел в церковь на Хаддингтон-роуд.

Я притаился в глубине зала, избегая взглядов прихожан, которые могли меня узнать. Неудачное время для автографов. Пришло немало народу, везде мельтешили священники, образовалась целая скамья епископов и даже один кардинал. Джудит выглядела достойно и элегантно, хоть и поседела, а Филипп, в отличие от матери, заметно постарел и, к моему удивлению, носил воротничок священника. Забавно, подумал я, семейная линия пресечется на нем.

Когда подошло время, я двинулся вперед вместе с толпой, чтобы выразить свои соболезнования. Джудит влажно пожала мою протянутую руку.

– Оливер! – воскликнула она, покраснев и повернувшись к Филиппу. – Разве ты не помнишь Оливера… из школы?

Филипп поднял глаза, я увидел, что они полны слез и страдания, и меня почему-то удивило, что он так переживает смерть отца. Кажется, мое присутствие его смутило.

– Конечно, да, спасибо, что пришли. Я слышал, вы теперь писатель?

– Да, писатель, – сказал я. – Детские книги.

– Да.

За мной уже выстроилась очередь скорбящих, и я знал, что должен двигаться дальше.

– Соболезную вашей потере, – удалось мне сказать.

Отец Дэниел из Сент-Финиана курил трубку за воротами церкви. Он тепло поприветствовал меня и поблагодарил за ежегодное пожертвование, которое я делаю школе.

– Могу только догадываться, как тебе тяжело… – сказал он.

– Джудит и Филипп… Они вообще знают, что я его сын? – попытался я сдержать дрожь в голосе.

– Я думаю, Джудит знает, – покачал он головой. – А объявление о смерти… таково было желание твоего отца. Мне жаль. Он не хотел никаких упоминаний о тебе.

Отец Дэниел выразил мне свои соболезнования, что было очень любезно с его стороны, но я в них не нуждался.

– Я не был уверен, что ты будешь здесь. Я собирался тебе позвонить. Приходи ко мне на следующей неделе. Есть одна вещь, которую я должен тебе рассказать. О твоем отце.

15. Филипп

Хотел бы я никогда не узнать, что Оливер был моим братом. Сводным братом. Не могу представить себе, как можно избить женщину, тем более собственную жену. Я в ужасе. Я заглянул себе в сердце и помолился об Оливере. Знаю, что стоило бы попытаться снова установить с ним контакт, но я просто не готов. Пока нет. К счастью, никто не знает о нашей родственной связи, и, думаю, лучше, чтобы так оно и оставалось. Может, если бы мы росли вместе, его жизнь сложилась бы по-другому.

Моя семья была довольно традиционной. В финансовом отношении мы жили в достатке, но скромно, хоть и без лишнего аскетизма. Единственной уступкой был статусный семейный автомобиль, всегда «мерседес».

Мы жили в среднего размера доме, в респектабельном пригороде, выбранном, думаю, из-за близости к моей школе. Меня воспитывали как единственного ребенка, в котором души не чаяли оба родителя. Я не скучал по братьям и сестрам, так как не знал, каково это – иметь их. Когда достаточно вырос и стал наблюдать за другими семьями, я сделал вывод, что оно к лучшему. То, что я у родителей один, означало, что мне не нужно ни с кем их делить. Мои мама и папа были счастливы в браке и редко ссорились, хотя жили будто раздельно. Оба они отличались религиозностью, отец, думаю, в большей степени, чем мать.

Мама была мягкой, позволяла всем моим проказам сходить с рук и защищала от папы, когда знала, что он может не одобрить мои действия. С папой всё сложней. Иногда он бывал строг, но, думаю, при этом справедлив. Мама была общительней папы и с удовольствием ходила в театр, на концерты и другие мероприятия. Папа чаще оставался дома с книгой или смотрел телевизор, передачи о дикой природе. Он не очень любил общаться. Помню, за всё мое детство мы устроили только две вечеринки, и всякий раз чувствовалось, что отцу от этого не по себе. Он редко пил и избегал общества пьяных. Я всегда им восхищался и, хотя очень люблю свою маму, больше склоняюсь к его образу жизни.

Я был серьезным мальчиком, тихим, созерцательным и в целом послушным. Мои родители любили говорить, что я