Разоблачение Оливера Райана - Лиз Ньюджент

но, должна признать, это был добрый поступок. Именно таким человеком я и считала Оливера. Обаятельным и заботливым.

В компании Оливера было просто отлично. Он очень начитанный и знает буквально всё, так что скучный поход в художественную галерею мог превратиться в кучу ужасно интересных рассказов о биографиях художников или жизни во времена, когда была создана картина. Еще у него необычное чувство юмора, ну, и просто он выглядел как знаменитость. Швейцары и официанты всегда подчинялись ему. У него властный вид, необычный для ирландских мужчин. Уверенность.

Нью-Йорк – очень шумный город, полный жизни в ее лучших, худших и самых странных проявлениях. Считаю, было бы романтичней, если бы Оливер держал меня за руку или что-то такое, но он никогда не отличался сентиментальностью и проявления нежности оставлял за дверью спальни.

Я пыталась поближе узнать его во время наших прогулок, расспрашивала о детстве или семье, но он менял тему или отвлекался, и у меня сложилось отчетливое впечатление, что Оливер не любит распространяться о своем прошлом. К моему раздражению, он довольно много говорил об Элис – как великолепны ее иллюстрации, сколько усилий она прилагала, чтобы углубить свои кулинарные познания, о том, как она уважала его и всегда советовалась, прежде чем сделать крупную покупку. Очень бесило, что он мог петь ей дифирамбы и жадно целовать меня одновременно. Я никогда раньше не встречала человека, который таким бесчувственным образом объединял бы различные части своей жизни. И всё же он был чертовски привлекателен. Я прикусила язык и согласилась с тем, какое необычайное сокровище его Элис, закинув ноги Оливеру на плечи.

Чем ближе к премьере, тем становилось сложнее. После первого предварительного прогона все мои сцены в первом акте, кроме одной, были вырезаны, как и большое сольное выступление после антракта. Маркус, игравший Смехорожа, получил совершенно новую песню, и первый акт должен был теперь заканчиваться каскадерской сценой с летающим креслом и спецэффектами вместо моего большого выхода с хором.

Я была в ярости. Ирландские продюсеры избегали меня и отказывались встречаться. Американцы вкладывали деньги и могли делать всё, что им заблагорассудится.

После десятого звонка домой даже мой агент начал придумывать отговорки, чтобы не разговаривать со мной. Оливер улетел в Лос-Анджелес на очередную серию встреч и должен был вернуться только вечером перед премьерой. Другие актеры, видя, что я попала в немилость к Тагу, старались держаться от меня подальше, опасаясь, что моя отверженность заразна, и я почувствовала, как одинока. Однажды вечером, выпив несколько бокалов джина, я даже позвонила Кону и разрыдалась в трубку от несправедливости.

В день премьеры меня вызвали в театр звонком в восемь утра – нелепое время, чтобы звонить актеру. Когда я поняла, что остальным позвонят в одиннадцать, то начала что-то подозревать. Я прицепилась к помощнику режиссера, требуя пояснить, что происходит. Она сказала, что не знает. Когда я приехала в театр, меня отвели в зал, где находились почти все старшие продюсеры шоу, среди которых сидел Таг. Самодовольный Таг.

– Мы решили переработать роль королевы, – сказал Таг.

– Прошу прощения?

Эшлинг сидела рядом с ним, опустив голову, возилась со своим блокнотом и выглядела ожидаемо смущенной.

– Мы хотели бы поблагодарить вас за вашу работу и самоотверженность, но я хочу сказать от имени всех присутствующих, что нам нужна королева с немного другим уровнем… – Таг не находил слов.

– Энергии! – услужливо подсказал один из американцев.

Таг был воодушевлен.

– Да, – сказал он, – нам кажется, что эта роль требует слишком многого от актрисы вашего… – он посмотрел мне прямо в глаза и просмаковал это слово, – возраста.

Я не очень помню всё, что высказала собравшейся там кучке придурков, но точно знаю, что вышла из комнаты с криком:

– Долбаные дилетанты!

Эшлинг втолкнула меня в такси и сказала, что разберется.

Моему агенту, к счастью, удалось предотвратить обнародование этой истории, но только при условии, что я не подам в суд на Тага или кого-либо из продюсеров. Они рассказали обычную историю о творческом выгорании в сочетании с хроническим воспалением гортани; я «любезно отказалась от роли и пожелала Шелли Рэднер (двадцать три года), бывшей участнице хора, всяческих успехов в ее бродвейском дебюте».

Эшлинг и ирландские продюсеры пытались извиниться и объяснить, что они не виноваты. Как всегда в шоу-бизнесе, «шоу» стояло на втором месте по сравнению с «бизнесом». Таг хотел, чтобы я ушла, а он обладал бо́льшим влиянием на финансирование проекта, чем кто-либо из нашей команды. Я была уверена, что он спит с Шелли.

Я вернулась в квартиру и выпила всё, что остальные купили в дьюти-фри. Потом пыталась дозвониться Оливеру в «Плазу», но его там не было. Я даже снова позвонила Кону в Дублин, но и там никто не отвечал. Потом вырубилась и проснулась в десять вечера с раскалывающейся головой и жаждой мести.

Я снова направилась к театру. Представление только закончилось, и зрители потоком выходили из зала мимо наспех переделанных афиш, на которых моя голова была заменена головой Шелли (двадцати трех лет). Они улыбались и напевали финальную песню. Шоу обещало стать хитом. Музыканты стояли и курили у выхода на сцену, и я на мгновение остановилась, спрашивая себя, не стала ли на этот раз темой их бесконечных пересудов. В этот момент дверь на сцену открылась, и появилась Шелли, сопровождаемая Оливером. Он небрежно приобнимал ее за плечи самым недвусмысленным образом. Она уткнулась лицом ему в плечо. Я уже собралась броситься и отдубасить их обоих, когда почувствовала похлопывание по плечу и, обернувшись, увидела уставшего от перелета и сбитого с толку Кона, сжимающего в руках большой букет красных роз.

– Сюрпри-и-из! – сказал он.

И меня вырвало.

На следующий день мы с Коном покинули Нью-Йорк. Он был очень добр ко мне этим своим совершенно бесящим меня образом, утверждая, что Бродвей – это о деньгах, а не об искусстве.

– И, в конце концов, зачем нам Нью-Йорк? Разве у нас нет Джерри и Кейт, друг друга и нашего сада?

Я пряталась несколько дней, ошеломленная двойным предательством. Моя профессия и мой возлюбленный. Да, да, я изменяла Кону, Оливер изменял Элис, но при этом думала, что мы изменяем только им и что хоть что-то друг для друга да значим. Элис несколько раз приходила с этими своими кастрюльками, будто кто-то умер. В каком-то смысле так оно и было. Я была уверена, что моя карьера закончена, и собиралась убить Оливера, как только его увижу.

Как же меня бесит, что Шелли получила роль королевы и