Загадка Красной Вдовы - Джон Диксон Карр

своей правнучке Мари-Ортанс. Мебель надлежало доставить в Англию целиком.

Перед смертью мадам Марта продиктовала Мартену Лонгвалю (которого она тоже не обошла в завещании) письмо, и он привез его Мари-Ортанс. Письмо по прочтении было предано огню, но не было забыто, хотя о содержании его Мари-Ортанс упомянула лишь раз.

Чарльз против мебели не возражал. Он увлекся Библией и видел в происходящем предначертания судьбы. Не возражал он и против того, что жена спала в той комнате с детьми. С каких пор она возвела старую каргу в положение идола… этого мы не знаем.

Остальное я намеренно излагаю кратко и без подробностей – пусть ваше воображение дополнит историю. Мы знаем, что она умерла прежде него. От чего – неизвестно, но в семейных записях говорится о естественных причинах. Начало легенде о наложенном на комнату проклятии положила, вероятно, экономка, ухаживавшая за Мари-Ортанс во время болезни. Она же присутствовала и при последней встрече супругов. По ее словам, лицо хозяйки не было омрачено тенью ненависти. Мари-Ортанс поцеловала мужа и прошептала несколько слов, из которых экономка уловила только «в большой нужде». Потом она попросила открыть окна – хотела посмотреть на закат. Закат всегда напоминал ей о тех днях, когда они только поженились и жили возле Сены. Почувствовав, что время пришло, она сжала руку мужа и как будто попыталась предупредить его о чем-то. Но больше она не сказала уже ничего. Возле кровати жались друг к другу двое детей, но и они не смогли добиться от нее ни слова, потому что боялись отца и тех призраков, что следовали за ним в телеге.

Духовые трубки и чревовещательство

Тихий голос смолк, и Гай сложил руки на столе. Терлейн встряхнулся, отгоняя зловещие тени прошлого. История предстала перед ними слишком живо. Она была почти такой же реальной, как и сам Гай в его темных очках, и казалась частью его самого. Заскрипели стулья – слушатели расслабились, задвигались.

– Итак, джентльмены! – Гай поднял руку, предваряя вопросы и комментарии. – Никаких сомнений в существовании смертельной ловушки больше нет, верно? Изготовленная по наущению мадам Марты мастером Мартеном Лонгвалем, ловушка была отправлена правнучке с подробными инструкциями, следуя которым та могла избавиться от своего безумного супруга…

– Но у вас, похоже, все же есть сомнения? – раздраженно спросил сэр Джордж, пытаясь раскурить потухшую сигару. – В последнюю минуту она попыталась предупредить его и не смогла. Да, и что там с серебряной шкатулкой… Или что там показывала старуха Мари-Ортанс в присутствии Мартена Лонгваля? Мы сегодня изрядно повозились с одной шкатулкой.

– И никаких сюрпризов, – предположил Гай, – там не обнаружилось?

– Нет. Ни сюрпризов, ни чего-то другого. Разве что… – Тут сэр Джордж мельком взглянул на Г. М.

Если бы в этот момент сэр Генри издал восклицание и шлепнул себя ладонью по лбу, все решили бы, что он занят решением какой-то собственной задачки. Но ничего подобного не случилось. Он просто сидел, уставившись в пустоту выпученными, как у рыбы, глазами за стеклами очков, и на его лице обозначилось осознание какой-то новой истины.

– Знаете, история хорошая, – сказал он, словно оценивая ее со всех сторон. – Немного удивительно, что, рисуя картину с реками крови, само это слово вы произнесли раз или два. Но интересно не это. Интересно другое: кому нам полагается симпатизировать? Бедному безумцу Чарльзу Бриксгему или его жене и семье? Сами-то вы, похоже, не испытываете симпатии ни к одной стороне, ни к другой. Вы увлечены прошлым. И во всей этой истории оно занимает вас больше всего.

– Да? – сквозь зубы процедил Гай. – И что с того?

– А вот что, – с показным безразличием произнес Г. М. – Вы спрашивали, Анструзер, все ли в порядке с той серебряной шкатулкой? Нет, не все.

– Но мы же согласились… – начал Терлейн.

– Знаю, знаю. Мы согласились, что там нет и никогда не было никакого яда. И в таком случае что же в ней может быть не так, спрашиваю я вас? Вы, мистер Равель, потомок того самого Мартена Лонгваля. Вам ничего в голову не приходит?

Любопытно, что самое сильное впечатление рассказ Гая произвел на весельчака Равеля. Причем подействовал весьма неприятным образом. Он по-прежнему сидел, вцепившись в подлокотники кресла, и все его лицо пошло пятнами, причину которых объяснить влиянием изложенной Гаем истории было невозможно. Воображение? Предрассудки? Просто нервы? Какой фактор усилил эффект? По-видимому, он сам почувствовал, что выглядит странно на общем фоне, потому что попытался отшутиться:

– Думаете, я привидение увидел? Ха-ха-ха! Может быть, может быть. Насчет шкатулки ничего не скажу – не знаю, но что мне действительно не понравилось, так это рассказ про отрубленные головы. Слушайте, если бы вы видели, как человек идет на гильотину, вы бы с такой легкостью об этом не говорили. А вот я – видел.

Он вытер платком верхнюю губу и, помолчав, продолжил:

– Здесь, в Англии, походя говорят про гильотину. Это потому, что преступников у вас не посылают под нож. Говорю вам, надо радоваться, что их вешают.

– Почему? – спросил Г. М.

– Почему? Ну надо же кого-то повесить, разве нет? – Равель повернулся к нему с платком в руке. – Послушайте, старина, только не говорите мне, что вы верите в эту ерунду насчет отравленных ловушек. Ah, zut![18] Вы ее нашли? А мой старик нашел? Нет! Может быть, когда-то давно что-то и было, хотя я в это не верю. Но теперь-то все не так. Этот тип, Бендер, умер от чего-то другого. Бобби говорит, что его убил яд с индейской стрелы… не помню, как он называется. И вы полагаете, что в те давние времена знали о каком-то южноамериканском яде? Ну уж нет.

– Вот, – прозвучал у них за спиной низкий, трескучий голос, – первые за весь вечер разумные слова в этом доме.

Терлейн обернулся. Он не слышал, как открылась дверь, и не знал, как долго стоит там Алан. В сумрачном свете его фигура выглядела особенно внушительной и зловещей. Судя по растрепанному виду, уснуть ему так и не удалось.

– Да, разумные. Именно это я и имею в виду. Твою историю, Гай, я слышал. Не всю, но большую часть. Меня она не напугала. – Он щелкнул пальцами. Глаза его еще туманились, но на лице уже появилась усмешка. – Дело в том, друзья мои, что Гаю нравится выступать перед публикой. И пусть его страшилки пугают только малышку Джуди, он излагает их, словно читает лекцию. Эй, Джордж? Ты что пьешь, Гай? Портвейн? Опять в мой буфет забирался?

Гай упрямо смотрел прямо перед собой.

– Нам всем иногда приятно покрасоваться перед аудиторией. Я, по крайней мере, не демонстрирую отточенного