С надеждой на смерть - Кара Хантер

денег. Я думал об этом… Мне кажется, он пытался мне что-то сказать…

– Он кричал… Я слышала его…

Он останавливается, смотрит на нее и внезапно бледнеет.

– Он называл меня дедом. Я подумал, просто пренебрежительно, но…

– Ты несешь полную ерунду, и сам это знаешь.

Но он, похоже, не слушает.

– Ты понимаешь, что это значит, не так ли? Если это действительно был ребенок Камиллы… значит, она все это время говорила правду. Как она всегда утверждала. Она не лгала…

Маргарет презрительно фыркает и отворачивается.

– Не об этом, так о другом…

Он делает к ней шаг.

– Но это было самым важным, не так ли? В противном случае остальная ложь не стоила бы и ломаного гроша. Никто даже не узнал бы…

Она смотрит на него:

– Так где же он был все эти годы? Если она все это время «говорила правду», то где был он?

Похоже, его терпение на исходе.

– Я знаю не больше, чем ты. А что касается всей этой чепухи про «Тима Бейкера», то я никогда не верил ни единому слову, как и ты. Но когда она сказала, что не причиняла вреда этому ребенку, мы должны были ей поверить. И когда я думаю о том, как мы обращались с ней…

Маргарет снова отворачивается, и он подходит ближе:

– Пегги?

Никой реакции. Она теребит перчатки.

– Ты абсолютно уверена, – тихо спрашивает он, – что ничего не знала?

Она бросает на него свирепый взгляд:

– Он появился здесь ни с того ни с сего… посреди ночи. Откуда мне было знать, кто он такой?

– А потом? – Он сглатывает комок. – После того как он… Когда я пошел переодеться, а ты была здесь одна – что насчет этого?

Она снова отворачивается и смотрит в сторону.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я… Ты что-то нашла в рюкзаке, верно? Вот почему вдруг решила, что мы должны от него избавиться, вот почему запаниковала, когда я вернулся вниз…

– Не смеши меня.

Он продолжает гнуть свою линию:

– Что это было, Пегги? Паспорт? Что-то, что выдавало, кто он такой?

Она встает, подходит к раковине и начинает наполнять чайник.

– Я не знала, кто он такой, пока эти ужасные полицейские не сказали мне, и я не знала, что в рюкзаке, потому что не заглядывала туда. Теперь ты доволен? Я просто подумала, что нам лучше от него избавиться, вот и всё. – Она бросает на него колючий взгляд: – Почему ты мне не веришь?

Ее руки трясутся так, что вода разбрызгивается повсюду. Она с лязгом роняет чайник в раковину и тяжело прислоняется к столу. Ее дыхание становится неглубоким и судорожным. В следующий миг она чувствует на плечах руки мужа.

Он поворачивает ее и притягивает к себе.

– Прости, дорогая, я не хотел тебя расстраивать. Все это заставляет нас обоих нервничать. – Он вздыхает: – Кто знает, вдруг именно этого они и хотят – натравить нас друг на друга, чтобы мы впились друг другу в глотки… – Он подводит ее обратно к креслу и усаживает, нежно поглаживая по плечу. – Посиди там, а я пока приготовлю тебе чай. Мы же не хотим, чтобы ты заболела, не так ли? Как то было в прошлый раз…

* * *

Адам Фаули

24 октября

15:20

Когда мы выходим из-за деревьев, отделяющих тюрьму Хитсайд от главной дороги, первое, что приходит на ум, – это старая шутка о том, что любой, что учился в частной школе, чувствует себя в тюрьме как дома. Не помню, кто это сказал. Какой-нибудь аферист, наверное. Или шпион.

В любом случае, несмотря на ворота, высокие проволочные заборы и бетон, прочное кирпичное здание с покатой крышей и рядами слуховых окон создает отчетливое ощущение школы для девочек. Это, конечно, не Берли-Эбби, но Камилла Роуэн наверняка лучше подготовлена к здешней жизни, чем большинство других женщин.

Охрана уже ожидает нас, и после обычной регистрации и мер безопасности говорливый мужчина провожает нас в кабинет своей начальницы. Вряд ли я первый, кто задался вопросом, было ли назначение такого тандема своего рода демаршем. Кабинет оказался роскошнее, чем я ожидал, а начальница гораздо моложе, с гладкой светлой стрижкой и в льняном платье с кричащим цветочным орнаментом. Она явно любительница выделиться из толпы.

– Инспектор Фаули, – говорит начальница, вставая и протягивая холеную руку с безукоризненным маникюром. – Виктория Уинфилд. Рада встрече с вами.

Она жестом предлагает нам сесть и осторожно переплетает пальцы.

– Значит, вы здесь, чтобы увидеть Камиллу?

Думаю, она знает почему. Но ручаться на все сто процентов не могу.

– У нее много посетителей?

Уинфилд сухо улыбается:

– Ну, уж точно не из полиции.

– Родственники?

Она качает головой.

– Адвокаты?

– С момента заключения Комиссии по пересмотру уголовных дел – нет.

Уинфилд наклоняется и открывает папку, но, учитывая то, что она говорит дальше, я не могу поверить, что ей требовалось что-то проверять.

– Вообще-то, у Герцогини вот уже более девяти месяцев в списке посещений нет ни одного человека.

Мне требуется секунда, Куинну еще пара, затем я слышу, как он подавляет смешок[26].

Уинфилд поднимает бровь.

– Это было неизбежно. Камилла не самое распространенное имя среди заключенных. А учитывая то, как она себя ведет… – Ей не нужно больше ничего говорить. – Если честно, я живу в постоянном страхе, что «другая» Камилла вдруг захочет нанести мне визит. Это был бы тихий ужас. Или громкий. – Она откидывается на спинку кресла. – Но я очень сомневаюсь, что вы здесь для того, чтобы говорить о графике визитов королевской семьи. Так что же вам нужно?

– Говорила ли Роуэн когда-нибудь о том, что случилось с ее ребенком?

Она качает головой:

– Только не мне. Насколько мне известно, она упорно придерживается одной версии: мол, отдала ребенка отцу. – Уинфилд откидывается на спинку стула и в упор смотрит на меня: – Так что же вызвало ваш внезапный интерес? Стало известно что-то новое?

– В воскресенье в доме ее родителей произошел несчастный случай. Был убит человек. Последующий анализ ДНК показал, что он был сыном Камиллы. Причем почти наверняка тем, которого она якобы убила. Если только у нее не было еще одного ребенка, о котором нам ничего не известно.

Она снова наклоняется и смотрит на свою папку. На этот раз читает ее по-настоящему.

– Но были и другие усыновления, не так ли? Или мне это показалось?

– Два. Их исключили.

Уинфилд находит нужное место и кивает:

– Да-да, я вижу.

Воцаряется молчание.

– И что теперь?

– Мы поговорим с ней. Посмотрим, что