Искатель, 1999 №1 - Василий Головачёв

принадлежим к разным мирам… мы… В результате в субботу утром я сказала матери, что меня к Англии ничто не привязывает, и я возвращаюсь в Германию, где постараюсь получить свое прежнее место. Я взяла один чемодан с одеждой, который привезла с собой, и поехала в Нью-Хейвен, чтобы успеть на корабль в Дьеппе.

— И вы получили свое прежнее место?

— К счастью, да. В Германии не хватает учителей, впрочем, как и здесь. И они очень обрадовались, увидев, что я вернулась. Я даже получила свою прежнюю комнату на Гетештрассе.

— Вас не удивило, что в прошедшие шесть недель вы не получали писем от мистера и миссис Фэншоу?

Она подняла голову, и ее прямые, черные, довольно густые брови взлетели вверх.

— Я же сказала, что мы поссорились. Уверяю вас, что отец сначала ждал от меня извинений и только потом соизволил бы написать. — Первый раз она проявила свои чувства, и это больше убедило Уэксфорда в правдивости ее истории, чем все документальные доказательства, какие она могла бы предъявить. — Такое молчание для нас обычно, — проговорила она, — особенно после неприятных сцен, как в тот вечер. Мы по полгода иногда не писали друг другу. Как я могла догадаться, что с ними что-то произошло? Я же не ясновидящая.

— Но как только миссис Фэншоу написала, вы тотчас же приехали.

— Все-таки она моя мать.

— Где вы планируете остановиться? «Олива и голубь» лучший в городе отель.

Девушка встала, и ни одной замятой складки не образовалось на юбке ее костюма. Ее самоуверенность почти ошеломляла. Кэмб открыл ей дверь, и, бросив им бодрое «до свидания», она ушла. Когда в коридоре стихли ее шаги, сержант с несчастным видом воскликнул:

— Если она Нора Фэншоу, то, ради Бога, кто же та девушка на дороге?

— Это ваша проблема, сержант, — сердито фыркнул Уэксфорд.

Лилиан Хаттон не была таким крепким орешком, как девушка, называвшая себя Норой Фэншоу, и «расколоть» ее не составило труда. Когда Уэксфорд сообщил ей, что дополнительный доход мужа поступал из криминальных источников, она горько заплакала, закрыв лицо руками. Детектив почти не сомневался, что для нее это открытие, и в печальном молчании наблюдал, как рыдания сотрясали ее тело.

— Миссис Хаттон, ваш брат дал мне путевые листы мистера Хаттона, — мягко проговорил он, когда она чуть-чуть пришла в себя. — Теперь я хотел бы знать, не сохранилось ли у вас чего-то вроде делового дневника или записей поручений.

— Только блокнот с телефонами, — всхлипнула она, — я туда почти все записываю.

— Хотел бы попросить дать его на время мне.

— Вы думаете, — начала она, вернувшись с блокнотом и вытирая заплаканные глаза, — вы думаете, что кто-то… кто-то убил моего Чарли потому, что он не стал делать… не стал делать для них работу?

— Да, примерно так. — Сейчас не время сообщать этой женщине свое предположение, что ее муж был не только вором, но и шантажистом. — Кто знал, что мистер Хаттон будет проходить тем вечером по тропинке вдоль реки?

— Все члены Дартс-клуба, — ответила она. — И я. Я тоже знала. И моя мама знала, и Джим, мой брат. Чарли всегда этой дорогой возвращался из паба.

— Миссис Хаттон, звонил ли ваш муж отсюда, из квартиры, кому-то, кого вы не знали? То есть я имею в виду незнакомых, с кем он хотел бы поговорить без свидетелей?

— Нет, никогда не звонил.

— Когда он бывал дома, я никогда не уходила. Мы всегда ходили вместе. Мы были как бы… неразделимые. Мистер Уэксфорд… — Она оперлась локтями на стул, и два огненно-красных пятна вспыхнули у нее на щеках. — Мистер Уэксфорд, я слышала, что вы сказали и должна вам верить. Но что бы мой Чарли ни сделал, он сделал это ради меня. Он был муж один на миллион, добрый, хороший человек, удивительный человек для своих друзей.

— Миссис Хаттон, я больше не хочу вас ни о чем спрашивать, — сказал детектив вдове, оставляя ее оплакивать плохую славу покойного мужа.

На Хай-стрит он встретил доктора Крокера, который выходил из лавки Гровера с номером «Британского медицинского журнала».

— И многих ты арестовал в последнее время? — бодро приветствовал его доктор. — Да, да, не забывай о своей гипертонии. Хочешь я померяю тебе давление? Сфигмоманометр у меня в машине.

— Знаешь, что сделай со своим сфигмоманометром… — ответил Уэксфорд, не уточняя детали своего пожелания. — Я пришел к выводу, что все население Кингсмаркхэма знало, что этой ночью Чарли Хаттон выберет тропинку через поле, когда будет возвращаться домой. Кто бы ни убил Чарли Хаттона, этот человек хорошо знал местность.

— Почему? Ему достаточно было услышать, что Чарли пойдет по Хай-стрит, а у моста спустится к тропинке, которая идет вдоль реки.

— Ты так думаешь? Ты считаешь, что Хаттон вдобавок еще рассказал убийце, что дно реки усыпано камнями, и один из них может служить подходящим орудием, если захочешь проломить череп собеседнику?

— Понимаю, что ты имеешь в виду. Ты считаешь, что за этим убийством может стоять одна или много голов, но, кто бы ни нанес удар, исполнитель родился и вырос в Кингсмархэме.

— Правильно, Ватсон. На лету хватаешь. Это идет мой старый друг, хотя и костоправ, — продекламировал Уэксфорд, ни к кому в частности не обращаясь. Вдруг голос у него упал, и он схватил руку доктора. — Посмотри! Туда, где магазин электротоваров.

Крокер проследил за его взглядом. На Табард-роад появилась женщина, толкавшая перед собой детскую коляску. Она вышла на Хай-стрит и остановилась перед сияющим стеклом витрины магазина электротоваров. Вскоре возле ее ног крутилось еще двое детей, мужчина вел за руку третьего и еще одного нес на плече. Они толпой замерли на тротуаре и, будто загипнотизированные, вытаращили глаза на сверкающие ручки кухонного оборудования.

— Мистер и миссис Келлем со всеми чадами, — проговорил Уэксфорд. Семья стояла слишком далеко, чтобы услышать их разговор, а, вернее, жаркую и даже язвительную дискуссию. Дети яростно вопили, принимая ту или другую сторону. Келлем встряхнул одну из дочерей, дал тумака старшему сыну, и потом вся семья ввалилась в салон магазина.

— Сделай мне любезность, — попросил Уэксфорд доктора. — Зайди в магазин и купи что-нибудь, к примеру, лампочку. Я хочу знать, что там происходит.

— Ты имеешь в виду, чтобы я подслушал их и потом пересказал тебе?

— Ты нашел очаровательную формулировку. Я этим занимаюсь всю жизнь. А пока посижу в твоей машине.

Доктор неохотно пошел. А Уэксфорд, мысленно посмеиваясь, сел в машину. Осторожность, с какой Крокер приближался к магазину, быстрые взгляды по сторонам вызвали в памяти давно прошедшие дни. Уэксфорд, тогда