Петр Северцев - Раретитет Хакера

– Он что, думает, что своей херней заставит нас поверить? – неожиданно прервал мою взволнованную повесть резкий визгливый голос одного из троих более молодых, сидящих здесь.

– Ага, – сказал я, поворачиваясь к нему, – Лучше бы вы этого не говорили.

Остальные так же повернулись в его сторону, и Гаврилов медленно и зловеще усмехнулся, поднимая пистолет.

Мужчина побелел, понимая, что не успеет даже дернуть рукой.

– Куравлев. – приказал Гаврилов; тот вскочил, отобрал пистолет проговорившегося, и встал у него за спиной.

– Дальше, – прищурившись, велел мне Гаврилов.

– Итак, мы поняли, как сюда попали семь экземпляров каталога: пять оригиналов и два допечатанных. Как же сюда попали еще два? Я объясню: один я украл у любовницы Самсонова, и с ним пришел сюда. А еще один, последний, – это экземпляр Горелова. Дело в том, что Самсонов обманул своего заказчика, из-за которого вся эта заваруха и началась: он не отдал ему каталога, по причинам, которые я приведу ниже, и этому заказчику пришлось взять каталог Горелова. А раз он так же находится здесь, еще раз подтверждая, что убийца Горелова сидит среди нас!

Они замолчали, нервно оглядывая друг друга. Я заметил, что Куравлев вспотел, а у человека, которого он держит на прицеле, дрожат руки. Остальные так же выглядели неважно.

– Получается, что только Горелов и мог сказать точно, кто из них выбран для дела, а кто пролез сам? – тяжело спросил Гаврилов.

– Нет, не только. Ведь один покупатель каталога хотел купить его у Самсонова, а другой – у Шарова. Таким образом, каждый из этих двоих знал, что на его непричастность к выбору Горелова есть, кроме него самого, еще по одному свидетелю. Поэтому первый попытался бы убить Самсонова, а второй – убил Шарова.

– «Попытался бы»? – спросил Власов, – Я знаю, что Самсонов мертв!

– Нет, вы не правы, – ответил я, – Самсонов никогда не был дураком. Он так же разгадал тайну раритетного каталога и совими действиями предупредил действия убийцы. Он НЕ ОТДАЛ КАТАЛОГ заказчику, несмотря на то, что уже получил десять миллионов!

– Как это? – спросил Гаврилов.

– Очень просто, – впервые улыбнулся я, чувствуя, как заканчиваются нити, слабнет узел прежде темного и непонятного, – Он успел имитировать собственную смерть, убив и одев человека, очень похожего на самого себя, и подложив его вместо себя. Причиной смерти стал не приступ астмы, как написал судмедэксперт, а отравление, которое Самсонов готовил несколько дней, по маленьким порциям выдавая яд своему соседу, который был очень похож на него внешне, и с которым они каждый вечер пили чай и играли в шахматы. Одев тело, как обычно одевался сам Самсонов, и оставив при нем свои документы, он наблюдал, как его обследовали, зафиксировали смерть и вызвали родственника для опознания. А непосредственно перед опознанием он сумел украсть тело и как-то избавиться от него. То есть, сейчас Самсонов живее всех живых... и он так же здесь! Но я узнал и о способе убийства, в результате которого практически невозможно обнаружить следов яда, пользуясь техникой, имеющейся в распоряжении судмедэксперта, а позвонив в ЖКО, я узнал так же, что Королльков третий день числится пропавшим без вести, и на него объявлен розыск. И я смог вычислить

Теперь я, кажется, сказал все. Главное, что можно понять из моего рассказа, – что Самсонов, я, тот, кто заказал каталог и тот, кто купил его у Шарова – те четверо, кто не входят в избранную группу с Романом Владимировичем во главе. Я знаю, кто убил Горелова и кто такой Самсонов. А последний, кажется, и так себя выдал. По вашему слову я готов сказать, кто есть кто.

Наступила тишина.

– Погоди, – негромко спросил вдруг Власов, – а если сейчас кто-нибудь из них выстрелит? Ты не боишься?

– Если он сделает это, ему не жить. Потому что тогда всем станет ясно, что он пытался обмануть Гаврилова и совет.

– Если ты скажешь, им тоже не жить, – усмехнулся вдруг сам Гаврилов, – так что терять им нечего!

– Все дело лишь в том, – ответил я, – Что я не скажу. Вернее, не скажу вам.

– Ты так думаешь? – спросил Гаврилов после паузы.

– Я в этом уверен, – ответил я, внутренне молясь, чтобы все произошло так, как я задумал. Страх скребущимся котенком нашептал, что, возможно, та молодая пара просто выкинула пакет в урну, не став терять на него время, и все, что я говорил, только привело меня к неминуемой смерти с обеих сторон... но я надеялся, что мое дитя спасет меня и в этот раз, потому что еще ни разу информационный гений Приятель не дал ему ошибиться в своих рассчетах.

Так произошло и на этот раз: сразу же после моих слов в окно вошли громкие, усиленные мегафоном слова: «Здание окружено! Местность оцеплена! Гаврилов! Власов! Куравлев! Петров! Андрейченко! Жаров! Инакин! Варидзе! Арсеньев! Немедленно выходите с поднятыми руками!»

Они дрогнули, эти труднопробиваемые люди, и, скорее почувствовав, чем увидев эту дрожь, я бросился на пол, рассчитывая перекатиться и спрятаться за трибуной.

В следую секунду все вскочили со своих мест, в коридоре раздалось сразу несколько автоматных очередей, послышались крики, стоны, я успел перекатиться и бросить свое тело за трибуну, не преминув удариться плечем, головой и боком об острую боковую грань; сзади во мгновенно нарастающих криках четко грохнул выстрел, вслед за которым прозвучали еще два, потом еще один.

Затем в комнату ворвались люди в камуфляже с автоматами в руках.

И на весь небольшой зал для собраний раздалось:

"Стоять! Стреляю на поражение!

Они остановились...

– И тебя так скоро отпустили? – спросила Настя, всматриваясь в мое лицо, словно искала подтверждение рассказанной полусказочной истории.

– А чего меня сейчас держать? Сообщения поступили от меня, свидетельства – тоже, улики предоставил я... вот они и решили выделить мне охрану, и охранять до конца следствия и суда. Люди нормальные, понимают, что чуть богу душу не отдал.

– Значит, моего отца убил Куравлев, – тихо переспросила она, сжимая побелевшими пальцами подолкотники кресла.

– Да, он, – ответил я.

– Потому что Самсонов не дал ему экземпляр, за который Куравлев заплатил?

– Ну не только потому, Настя. Твой отец был ОСНОВНЫМ свидетелем, знающим, кто попал в элитную группу, а кто нет... он был объектом для трех человек сразу. А Куравлев был ближе всего, ему твой отец доверял. Потому он и успел быстрее.

Она всхлипнула.

– Я думала, никогда больше не буду плакать... Значит, он остался жив.

– Да, жив, – в который уже раз ответил я, – Но это не надолго, потому что те, кому надо, уже знают, что из-за него началась вся заваруха, и из-за него они сейчас в столь опасном положении. Когда Власова и других из тех, кто ничего противозаконного в этом деле не совершал, отпустят или осудят условно, что, в принципе, одно и то же, он испытает все, что ему полагается. Если до этого как-нибудь случайно не умрет.

– Мне почему-то жалко Самсонова, – сказала она.

– Да что его жалеть, – вздохнул я, – Такой мерзавец, что на десятерых хватит. Он ведь не просто так туда пришел, а с диктофоном. Хотел, небось, потом шантажировать собравшихся... Ну, его первым и застрелили, сам Куравлев, потому что оба знали, что оба – не из группы: один заказывал, другой обманул.

– А что Эрик? – спросила она. – Его почему?

– Потому что опасались, что ты ему все рассказала. Хотели обезопасить себя, – соврал я. Ведь вправду, не стоило рассказывать девченке, что чуть ли не единственный ее товарищ, который три ночи подряд залазил к ней в спальню «поболтать», согласился работать на Куравлева с тем, чтобы его люди смогли украсть Настю «с гарантией».

Мы надолго замолчали.

Настя переодически промокала глаза платком, более не смотря на меня, а я думал о том, что через несколько минут она уйдет из моей жизни навсегда. Уйдет, так и не встретив во мне любимого человека.

«Старый козел, – упрекнула совесть, – через десяток лет песок начнет из штанов сыпаться, а туда же!»

«Но дело-то мы раскрыли!» – возразил здравый смысл, оставаясь истинно здравым только в той части ответа, где речь не шла о процентном подсчете, кто больше сделал для раскрытия дела: Приятель или я.

– Я все-таки заплачу тебе, – вдруг сказала Настя, посмотрев на меня, – У меня ведь теперь много денег.

– Не надо.

– Надо! Меня бы два раза убили, если бы не ты! – она придвинулась ближе и прямо в лицо посросила, – Пожалуйста... Возьми.

– Хорошо, – сдался я, – Можешь пробовать уговаривать своего опекуна.

– Его еще не назначили, и я могу тратить свои деньги, которые папа откладывал мне на ежегодные покупки. А там много.

– Ты когда домой поедешь? – как бы невзначай спросил я.

– Сегодня, – ответила она, отвернувшись и, кажется, чему-то злясь. – Прямо щас и поеду! – встала, поправляя свою полупрозрачную блузку и короткие шорты. Вздохнула. Повернулась ко мне лицом.