Дальний билет - Михаил Сидорович Прудников

Второй раз она наступила, когда над Красной площадью зазвучали слова исторической речи Иосифа Виссарионовича Сталина.

Мне казалось тогда, что я не только пережил это прекрасное и полное, высшего мужества утро, но и оценил его огромное значение для всей нашей армии, для всего нашего народа. Прозвучавшая в речи И. В. Сталина уверенность партии и правительства в том, что враг неизбежно будет разгромлен, слилась с нашей личной уверенностью в победе и удесятерила наши силы.

Колонны парада уходили с Красной площади на фронт, где и наш батальон ждали истекающие кровью бойцы под Клином. Снова были короткие вылазки во вражеский тыл, снова шла невидимая война с маскирующимися фашиста сними агентами.

В условиях тяжелейших боев под Москвой само собой получалось, что важнейшей своей деятельностью мы считали боевую. Каждый отзыв наших товарищей с передовых позиций воспринимался с определенной долей досады. Однако приказ есть приказ, и вот руководители батальона приглашены к начальнику управления органов госбезопасности.

3. Задание особой важности

Чтобы не гадать, зачем нас вызывали, я пытался отвлечься анализом обстановки на фронте, принимался рассматривать Петра Захаровича Порадельникова, хотя с закрытыми глазами мог представить себе его невысокую суховатую фигуру, взгляд, манеру улыбаться и говорить.

С таким же успехом я мог смотреть на третьего вызванного вместе с нами — на Игоря Борисовича Безгина, комиссара батальона, который сменил находившегося на излечении в госпитале Вознесенского.

Игорю Борисовичу тридцать лет, он рыжеват, худощав. Впрочем, мы все теперь худощавые. В прошлом Безгин-токарь, потом — политработник. При выходах за линию фронта он идет замыкающим, чтобы поддержать уставшего, не допустить отставания.

Бойцы привыкли к тому, что в словах этого общительного человека чувствуется уверенность и ясность, которые передаются им.

Мимо нас в кабинет начальника управления прошли несколько военных и штатских. Мы поднялись, поприветствовали старших офицеров и снова сели.

Я стал думать о том, что принципиальные, сердечные отношения командира и комиссара в значительной степени определяют боеспособность подразделения. Тактичность и здравый ум Игоря Борисовича помогали нашему единодушию при решении самых различных вопросов.

Порой мне не хватало и Вознесенского. Наверное, потому, что мы крепко сдружились с ним, а военная дружба — это особая, ни с чем не сравнимая.

Я помню, с какой радостью встретился под Москвой с Владимиром Владимировичем Бойко. Мы обнялись и, не имея времени на долгую встречу, произносили какие-то слова, смотрели друг на друга, улыбались, и этого было достаточно, чтобы несколько дней после этой случайной встречи чувствовать себя ободренным, приподнятым.

Наконец нас пригласили в кабинет. Начальник управления, молодой генерал, поднялся нам навстречу, жестом остановил рапорт:

— Знаем, знаем. Всех знаем, потому и вызвали.

Я видел генерала лишь несколько раз, и всегда он напоминал мне томского краскома, который выписал мне когда-то дальний билет, хотя внешне у них не было ничего общего. Но и у того, и у другого мелькала в глазах живая и умная доброта — такая деталь может перевесить все внешнее несходство.

— Садитесь, товарищи, — пригласил генерал и отрекомендовал нам находящихся в кабинете представителей ЦК ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ и офицеров генштаба.

Все они были предельно уставшими.

— Расскажите о себе, — неожиданно попросил меня генерал.

И я стал рассказывать о родителях, о комсомольцах Ново-Покровки. Партийные руководители слушали заинтересованно, но все же я постарался быть кратким и вскоре замолчал.

— Товарищ Лактионов, — сказал мне генерал, — вы назначены командиром специального отряда, которому поручено особое задание.

Я поднялся.

— Сидите, сидите, — кивнул генерал. — А то вам долго стоять придется. Разговор у нас длинный. Товарищ подполковник, — обратился он к офицеру генштаба, — изложите капитану Лактионову обстановку.

Седоватый подполковник положил на стол ладони — наверное, это-было его привычкой, чуть-чуть откашлялся.

— С первых дней оккупации, — начал он, — местное население в тылу врага оказывает фашистским властям активное сопротивление. В одних районах оно было заранее подготовлено, в других возникло стихийно. Мы придаем чрезвычайно важное значение организованному партизанскому движению. Пока оно налажено не лучшим образом. На оккупированных территориях против народа действуют не только фашистские войска, но и специальные разведывательные органы. Партизаны не имеют опыта противостоять им. Нужна помощь органов государственной безопасности. Для этого в тыл врага направляются отряды чекистов. Вашей задачей будет прежде всего разведывательно-диверсионная работа, получение секретных сведений о противнике.

Генерал посмотрел на представителей ЦК партии. Один из них — немолодой, красивый мужчина с густыми седыми волосами — заговорил глуховато:

— Своим опытом, своими знаниями вы поможете населению включиться не в стихийную, а по-боевому организованную борьбу с оккупантами. Мы уверены, что под руководством местных подпольных райкомов партии вы успешно справитесь с этой задачей.

Инструктаж продолжался еще некоторое время, а потом ударило, как током:

— Товарищи, прошу сдать партбилеты.

Это был установленный порядок, мы знали о нем, и все же сказанное застало меня врасплох. Наверное, вот так в последний момент при прощании человек осознает разлуку, хотя готовился к ней загодя. Вот так же, входя в отчий дом после многих лет отсутствия, по-особому осознаешь любовь к родному очагу.

Рука потянулась к карману, пальцы уже ощущали твердую обложку партийного документа, как вдруг почувствовал — перехватило дыхание. Захотелось на секунду закрыть глаза — словно наедине остался с партбилетом. Словно с ним, как с живым, надо было помолчать чуть-чуть. Если мгновения умеют останавливаться, то это было то самое мгновение.

И снова услышал я обычную в таких случаях, но всегда волнующую фразу:

— Ваши партийные билеты будут храниться в Центральном Комитете партии.

Представители ЦК и генштаба попрощались и вышли из кабинета начальника управления.

— Так, так, — сказал генерал. — Ну а теперь давайте поговорим подробнее, в чем смысл вашего задания, почему оно особое. — Он сел в жесткое кресло за свой стол, осмотрел нас по очереди, подумал немного и продолжал: — Суть задания вам уже известна. Но кроме основной работы вам придется решать сложные задачи по нейтрализации деятельности абвера и гестапо в вашем районе. Что конкретно я имею в виду? На оккупированной территории идет не только открытое насильственное порабощение населения. Там ведется и тайная война против него. Дезинформация, внедрение вражеских агентов в подполье, создание лжепартизанских отрядов, терроризирующих населенные пункты и подрывающих доверие людей к народным мстителям. Не говоря уже о подготовке и заброске диверсантов и шпионов в наш тыл. И это далеко не полный перечень акций гестапо и абвера. Надо признать, что их действия зачастую эффективны. Бывает и так, что отдельных пленных отпускают на все четыре стороны. Иди, мол,