Шесть масок смерти - Сюсукэ Митио

зарабатывали прилично, так что они лишь изображали из себя бездомных. Подобные фальшивые бездомные жили на деньги, выклянченные у иностранцев, пили виски, покупали нехорошие вещества. Говорят, есть даже люди, которые используют попрошаек в своем бизнесе. Они объезжают по утрам их дома на автобусе, привозят их в центр города, а вечером получают от каждого из них проценты и отвозят обратно домой.

Но в любом случае ребенка-попрошайку я видел впервые. Я обескураженно посмотрел на нее. Девочка отчетливо произнесла два слова и потрясла стаканчиком.

– Чендж, плиз[29].

Мимо проходили люди, они мельком бросали на нас взгляды и шли дальше.

– Аа юу а хоумурэсу[30]? – спросил я, согнув колени, чтобы быть с ней на одном уровне. У девочки на шее были бусики, похожие на самодельные. Кожаная веревочка была переплетена тонкой проволокой, на которую были нанизаны желто-зеленые стеклышки. Она покачала головой, стеклышки-бусинки тоже качнулись в разные стороны.

– I am not a homeless.

Я не бездомная…

Девочка говорила медленно, так что даже я мог разобрать. Было неожиданно, что она честно ответила на мой вопрос. Но не менее неожиданным было и то, что я сам естественным образом заговорил с ней по-английски. Может быть, я немного осмелел после недавнего телефонного звонка? Или в разговоре с ребенком я перестаю стесняться и мой язык больше не деревенеет? Язык-то, может, и перестает быть деревянным, но с произношением у меня все равно беда…

– Ховай дууюу пуритендо туубии а хоумурэсу[31]? – спросил я на волне своего успеха.

И тут внезапно в ее взгляде почувствовалась сила. В принципе, это было понятно. С самого начала она сказала, что не бездомная, и не собиралась ею прикидываться.

– Ай эм соории[32].

Я решил дать ей денег в качестве компенсации за то, что обидел ее, и достал кошелек. В отделении для мелочи у меня скопилось много монет: оставалась сдача всякий раз, когда я платил в ресторане. Считать евро и центы мне было сложно, поэтому я первым делом доставал купюры, и мелочи со сдачи у меня становилось все больше и больше. Наверное, в этом и была причина, почему попрошайки так часто обращаются к иностранцам. Они ведь прекрасно знают о мелочи, скапливающейся в их кошельках.

Я задумался, достал два евро и положил в бумажный стаканчик. Это чуть больше двухсот иен, верно?

– Ховатто дуу юу юудзу дис фоо? – спросил я о том, как она воспользуется деньгами. Девочка покачала головой. Я подумал, что она не поняла мой английский, но нет. Она поочередно показала пальцем на бумажный стаканчик и туда, где ничего не было, и ответила:

– Дзе оору гоотумайан.

Даже после того как наконец разобрал ее слова, я мысленно покачал головой. They all go to my aunt (Это всё моей тете). Значит ли это, что тетка девочки отбирает у нее все деньги?

– Юа анто[33]?

– Иэсу[34].

«Ну и что такого?» – говорило ее лицо. Она посмотрела на меня сухими глазами.

Ее лицо показалось мне знакомым.

За почти сорок лет моей работы у меня неоднократно были случаи, когда у учеников, у которых я был классным руководителем, были проблемы дома. Одна ученица столкнулась с жестоким буллингом, когда оказалась в детском доме, так как ее родители пренебрегали своими обязанностями по воспитанию ребенка. Был мальчик, который, потеряв свою мать в ДТП, связался с плохой компанией, будучи предоставленным самому себе. Но в школе они выглядели так, будто ничего не происходит. Сами они никогда не обращались к учителям за советом. Даже если расспросить их, они никогда ничего не говорили, сжав губы в тонкую ниточку. Наверное, они не доверяли преподавателям как таковым. Или же их недоверие относилось лично ко мне?

Была ситуация, когда я попросил другого учителя помочь мне, и это увенчалось успехом. Но в большинстве случаев я ничего не мог сделать. Шло время; пока я топтался на месте, проблемные ученики успевали закончить школу. Я раскаивался из-за своей неспособности помочь и пассивности; даже сейчас, уйдя на пенсию, я чувствовал, как муки совести холодным камнем лежат у меня на душе. Наверняка ученики, делая вид, что ничего не происходит, на самом деле ждали, чтобы их ложь раскрыли. Точнее, они, наверное, хотели, чтобы именно их учитель, я, обнаружил эту ложь.

Я смотрел на бледный лобик стоящей передо мной девочки, и камень на моем сердце становился все тяжелее. Я хотел сделать для нее что-нибудь, но наверняка девочка ничего не ждала от меня. Ничего, кроме того, чтобы ее бумажный стаканчик стал полным.

Я отвел взгляд, и это было похоже на бегство. Мне в глаза бросился рекламный плакат на краю дороги. Яркие цвета, три шарика мороженого, кафе вытянутой по горизонтали формы на его фоне выглядело еще более ярко.

Я показал пальцем на кафе и впервые в жизни соврал на английском языке.

– Ду юу уонт туу кам аронгу? – Пойдешь со мной? – спросил я, и девочка резко отвернулась от меня. Она смотрела в сторону кафе-мороженого.

3

Теперь в моей записной книжке, которая до сих пор была пустой, есть несколько рисунков.

На первом изображена девочка с длинными волосами, по ее левую и правую руку стоят мужчина и женщина.

На втором рисунке – мужчина, лежащий на дне.

На третьем – худая женщина на кровати и молодой мужчина со шприцем в руке.

Мы зашли в кафе, я заказал мороженое, и мы подошли к столу; каждый держал стаканчик с мороженым в руках. Я взял шоколадное, а девочка – состоящее из нескольких цветов со вставленными в него маленькими шариками, как в лимонаде рамунэ. Мы сели, и я спросил, помогая себе жестами, почему она попрошайничает. Облизывая ложку от мороженого, девочка вежливо объяснила мне. Правда, про вежливость я понял по длине предложений, а саму речь практически не распознал. Мы немного поговорили с ней по пути в кафе, но, когда дело касалось серьезных тем, похоже, у меня ничего не получалось. Я совершенно не различал «b» и «v», «l» и «r», к тому же все слова слышались мне единым потоком. Как раз в этот момент я и вспомнил, что у меня есть записная книжка. Ведь написанное я могу прочитать и понять.

Я передал девочке блокнот вместе с карандашом, надеясь, что она напишет там текст.

Но она нарисовала картинки.

Рисовала она хорошо. Наверное, ей нравилось это делать. Она даже забыла на это время о мороженом – сжала губы и, шумно дыша через остренький носик, сосредоточенно водила карандашом. Когда она нарисовала молодого человека на третьем рисунке, сначала сделала ему прямой пробор, а потом вдруг остановилась, посмотрела вдаль и переделала его пробор на косой. Закончив картинку, медленно объясняла мне