Параллельный вираж. Следствие ведёт Рязанцева - Касаткина Елена

— А ну тебя! — Лена снова положила перед собой планшет. — Нет у тебя сыщицкой чуйки.

— Зато у меня есть здравый смысл и ноги, которые я вчера стёр, оббегая поликлиники.

— Оббегая? Не смеши меня, тут клиник-то раз-два и обчёлся. В остальном ты сидел, уставившись в планшет, и рассматривал фото молодых девочек.

— Так по твоему же приказанию.

— И какой ты сделал вывод?

— Обычные девчонки, весёлые, счастливые, хотя и разные. И внешне, и по содержанию.

— Стоп!

— Что ещё!

— Внешность. Ты сказал, они разные. Точно!

— Ну да, разные. Одна башкирка, другая русская. А что тебя смущает?

— А вот что! Гуля! Она, как и Ляйсан, принадлежит восточным народностям. Характерные черты: немного плоское лицо, необычный вытянутый к вискам, разрез глаз, высокое расположение бровей, широкие выступающие скулы — это же типичность, и это могло стать триггером.

— Хочешь сказать, что он зациклен на девушках с восточной внешностью? А вторая просто мешала и пошла под нож за компанию?

— Точно. Давай предположим, что это всё-таки гид. Тогда как всё могло быть? Девочки собираются в горы, предварительно интересуются пешим туром в агентстве, гид предлагает сопровождение, но они почему-то отказываются. Он знает, куда они пойдут и преследует их. Девочки пытаются уйти от преследования и в итоге сбиваются с пути, блуждают, пытаются выйти на связь, обозначить себя. Силы на исходе, запасы еды и воды, взятые на один день, кончились.

— Возможно, они пили воду из реки или озера, и у них могла развиться дизентерия, отсюда и такое количество туалетной бумаги на месте привала.

— М-да, вполне может быть. Итак, обессиленные и обезвоженные, они попадают в лапы убийцы. Молодой здоровый парень легко справится с двумя, а гид именно такой, я его видела: невысокий, коренастый, спортивного телосложения, может, бывший спортсмен, во всяком случае, на танцах он был в спортивном костюме. Кстати, именно на танцах он мог увидеть Гулю, они ведь с Виталием собирались пойти в первый день ещё, помнишь? А потом он просто мог её выслеживать.

— Либо встреча на лыжне была случайной. Но если он убил Гулю, то у него должны были остаться ранения.

Лена задумалась, потом, разочарованно поджав губы, покачала головой.

— Нет, не было. Я видела его руки. Одной он крутил что-то на пульте, другой размахивал…

— Ты видела только руки, но ранения могут быть в другом месте.

— Точно, это меня Австралопитек сбил своим гвоздём. — Лена уткнулась в планшет.

— А в планшете ты что ищешь?

— Турагентство, хочу узнать всё про этого гида и позвонить ему.

— Зачем?

— Пригласить на танцы.

Он едва успел доползти до туалета. Его вырвало. Утерев рот, он опёрся о край раковины и посмотрел на себя в зеркало. Он похож на зомби. В подёрнутых седым пеплом полукружиях век угасала жизнь. Застывший взгляд, затаившаяся в тёмных дырах глаз смерть.

Он снял со стеклянной полки фигурку Тупилака. Его любовь, так внезапно родившаяся и так скоротечно умершая, в чём-то похожа на этого нелепого, несчастного монстра. Она так же проста, незамысловата и состоит из обыденных, хоть и отвратительных вещей. И так же наполнена тленом и похотью. И цель её появления удручающе примитивна.

Он сжимал фигурку Тупилака и думал, что с ним так будет всегда. Тупилак — символ его мести. Оживший ночной кошмар. Сущность, обитающая на сумеречной границе сознания. Убийца, таящийся в каждом. Он помогает уничтожить в себе человека. Он отрицание жизни и её законов. Тот, кто находится в его власти, умирает для этого мира, не обретая покоя даже после смерти. И он, как изголодавшийся Тупилак должен извести и умертвить обидчика. Он это сделал. Он убил свою любовь.

Он знал, что так будет. А если не знал наверняка, то в душе всегда предполагал, что всё закончится именно так. Стоит ему увидеть её, и он снова превратится в злобное одинокое существо, готовое раз и навсегда насытить рвущийся изнутри голод. Обида, которая всё ещё сильна в нём, на какое-то время утихнет, и он придёт в норму. Но лишь на время. А потом всё повторится сначала. Всё, как и в прошлый раз, и как пятнадцать лет назад.

Теперь, глядя в мутное зеркало, он с какой-то трогательной нежностью вспоминал её вздёрнутый носик и резкоочерченные скулы. Сейчас он понимал, почему увидел в ней тогда, в мелькающих бликах светомузыки, эталон нежности и красоты. И не только потому, что она была похожа на неё, а потому, что своим звериным чутьём знал — именно эта женщина сможет примирить его с жизнью и смертью. Только любовь сможет утешить его. Чёрт бы её побрал…

В комнате на подушке зазвонил телефон. Не выпуская из руки Тупилака и с трудом переставляя ноги, он добрался до кровати. Телефон не переставал звонить, настойчиво требуя ответа. Он нажал соединение и поднёс телефон к уху.

В телефоне кто-то кашлянул, и это его напугало. Безотчётный страх искал выхода, он шёл изнутри, прорываясь наружу ледяным дыханием. Звериное чутьё сигнализировало: «опасность».

— Здравствуйте, Тимофей Константинович? — голос был женский, приятный, но страх не отпускал.

— Слушаю. Что вы хотели? — прохрипел ссохшимся горлом.

— Я хотела узнать, как вы себя чувствуете?

— А вам что за тревога? Вы кто?

— Я Лена… Танцы отменили, сказали: вы больны. Вот я и подумала.

— Откуда у вас мой номер?

— В турагентстве сказали.

Он промолчал. Действие обезболивающего заканчивалось, боль стремительно нарастала.

— Мы переживаем, может, вам нужна помощь?

— Не нужна, — вымученно процедил сквозь зубы.

— Ну как же? Может, вам нужны лекарства? Вы скажите, какие, я принесу, мы очень, очень переживаем. И очень ждём дискотеки, — тараторила в трубку Лена. — У вас врач был?

Странным образом голос, несмотря на пугающее предчувствие, успокаивал, отвлекал от боли, и он продолжал слушать.

— Мне не нужен врач. — Едкая солоноватая слюна наполнила рот.

— Ну как же? Врач очень даже нужен. Вот Леонард Леонидович, когда руку поранил, тоже говорил, что ему врач не нужен. Что само заживёт, и вот дотянул, что попал в больницу с температурой, началось заражение. А обратился бы вовремя…

Его начало знобить. Словно издеваясь, голос в трубке продолжал вываливать на него «последствия халатного отношения к своему здоровью, которое может привести к плачевным результатам: запустить в организме необратимые осложнения, что грозит серьёзными последствиями вплоть до летального исхода, всё это только потому, что кто-то вовремя не обратился к врачу».

Он размахнулся из последних сил и запустил телефон в стену.

— Дура!

Осколки стекла и пластика посыпались на пол. Лоб покрылся испариной. Захотелось пить. Он попытался встать, но нечеловеческая боль пронзила его от пятки до груди. Он взвыл и упал на кровать. Что она там говорила? Что-то про абсцесс и гангрену. Дура! Мысли о заражении теперь не выходили у него из головы. Его бросило в жар, голова закружилась, и сознание выпало.

Ветер усилился настолько, что ленты обвязки, те, что ещё не сорвали, гудели, как басовые струны. В сумерках, усиленных тенью неуклюжих, прибитых снежными шапками деревьев, ставшие на дыбы горы походили на трубы ледяного органа. Всё непоправимо фатальное случается неожиданно. Любовь для него темна и разрушительна. Она сродни болезни, которой надо просто переболеть. Тягостное влечение, а после — запоздалое раскаяние.

Быстро закопав лыжи в сугроб, оставшийся путь он бежал за ней, проваливаясь кое-где по колено в снег. Он чувствовал, как пот по шее стекает ему за пазуху, но не останавливался, движимый желанием. Оно, желание, возникает из волны тёмного томительного ожидания, звона в ушах, учащённого дыхания и упругого вибрирующего эха, отражённого гулкими пустотами восхищённой души, и требует выхода, чтобы снова испытать и восторг, и страх, и радость. И ужас, потрясающий до основания. И этот пьяный жар в крови, наполненной весёлыми праздничными пузырьками. Любовь обладает поистине всесокрушающей силой. Она приходит внезапно и сразу. Как удар клинка.