Удаленная любовь - Анна и Сергей Литвиновы

А моя жизнь промелькнула очень быстро и почти незаметно. Не успел оглянуться – и вот я греюсь на солнышке в солярии в социальном домике на берегу Серебряного озера.

Мне здесь, конечно, нравится. Не только из-за охоты и рыбалки. И оттого, что моя Маруська всегда со мной.

У нас здесь сложилось неплохое общество, и по вечерам мы порой ходим друг к другу в гости на бокал-другой валерьянки.

И вот с одной нашей соседкой по Серебряному как раз и оказалось связано мое самое последнее дело.

И опять было Новогодье. Молодые елочки, которыми усажена наша улица в Серебряном, искрились от свежевыпавшего снега.

Через улицу наискосок от нас с Марусей жила хорошенькая беленькая кошечка по имени Ксавьера. Милая, но довольно недалекая, честно говоря. Муж ее к тому времени ушел на радугу, потому что был на четыре года старше ее.

Так как Ксавьера была одинокой, супруга моя, ставшая в последнее время особо ревнивой, ее не жаловала. В гости мы к ней не ходили (хотя та звала) и ответных приглашений ей не делали.

И вот однажды Ксавьера попросила меня зайти. Одного. Сказала, что это связано с моей прошлой службой в качестве полицейского, и ей необходима профессиональная помощь.

Маруська напутствовала меня тихим незлобивым словом:

– Задумаешь с Ксавьерой этой похулиганить – я вам глазки-то обоим выцарапаю. – И я почему-то был уверен: за моей самкой, случись что, и впрямь не заржавеет, поэтому решил вести себя с соседкой тише воды, ниже травы.

Ксавьера предложила мне бокал валерьянки. Я отказался: что бы она мне ни поведала, следовало, чтобы мой мозг и инстинкты работали незамутненно.

– Тогда воды?

– Пожалуй.

Кошечка подвинула мне поилку и начала свой рассказ:

– Фелис, я стала ощущать на себе чье-то пристальное внимание.

– Вот как? Это же приятно.

– Мне не до шуток. Я, между прочим, кошечка одинокая, и бывает очень не по себе. Да что там говорить! Просто страшно!

– Та-ак, и в чем то внимание к тебе проявляется?

– Для начала: видишь ту елочку прямо за воротами, возле моего дома? На ней или около нее каждую ночь появляется что-то новое. Началось все где-то неделю назад. Елка и снег рядом с ней оказались усыпаны огромным количеством ягод шиповника. Такое, представляешь, красное на зеленом.

– Красное на зеленом? Красиво. А почему мы ничего не заметили? Напротив живем.

– Чтобы вы и другие соседи ничего не заподозрили и не стали судачить обо мне, я с раннего утра, еще затемно, собрала от греха все плоды.

– Вкусный шиповник-то был?

– А я не попробовала. Не люблю растительную пищу. А ты?

– Я тоже. Мне почему-то кажется, что шиповник – это просто символ. Но этим дело, как ты говоришь, не ограничилось?

– Нет, продолжение последовало. На следующее утро вся ель оказалась украшена остролистом. И снова я снимала его и выкидывала, пока вы и другие жители Серебряного не начнете муссировать происходящее. А потом начались настоящие ребусы.

– Например?

– Вот, я сфотографировала. Видишь, это появилось на третий день: на подъездной дорожке, ведущей к моему домику, лежат вилок капусты и одна морковка. Я убрала, а на следующее утро – совсем несуразное: такие же капуста и морковь и, вперемешку с ними, механическая мышка. Что бы это значило?

– Как по мне, Ксавьера, это простой и недвусмысленный вопрос. К тебе.

– От кого и о чем?

– Ты мне скажи сначала: было ли продолжение? Или капустой-морковкой-мышкой дело кончилось?

– Нет, продолжение имелось. – Она совсем зажеманилась. – Вчера утром я увидела: рядом с елью в снег воткнут прямой, длинный и ровный деревянный сучок. А подле него лежит плоский округлый камень, похожий на цифру «ноль». И все. Как ты думаешь, что все это значит?

Конечно, я должен был набить себе цену. Сказать что-нибудь вроде, как древний самый знаменитый человеческий частный сыщик: «Здесь мне размышлений на три трубки». Однако я начал рассказ совсем о другом:

– Ты же знаешь, Ксавьера, что в лесу тоже живут разумные существа. И животные, и птички, и рыбки. Их там много.

– Знаю, конечно, Фелис.

– Ты знаешь и о том, откуда они там взялись: одни убегают от города; они антиурбанисты и не желают жить в тисках цивилизации. Другие дауншифтеры, у них в городах, рядом с людьми не задалась карьера. Третьи просто хотят дать волю своим первобытным инстинктам. У четвертых имплант работает не столь четко, как у нас с тобой, и они боятся, что со временем отстанут по жизни, окажутся где-нибудь в богадельне, поэтому тоже сбегают в Лес.

– Я об этом слышала, хотя не знаю, какой масштаб у явления.

– Какая разница, каков масштаб. Главное, что оно есть… И вот теперь, как мне кажется, кто-то из обитателей Леса влюбился в тебя.

Если бы кошечки могли краснеть, она, наверное, сгорела бы от стыда. Бедная Ксавьера вся жеманно перекосилась:

– Я честная кошка! Двенадцать лет верой и правдой провела в законном браке! И мой Тимофей, между прочим, был медалистом!

– Но ведь сердцу-то не прикажешь. Вдруг кто-то из Леса влюбился и начал ухаживать? А что? Ты кошечка видная, к тому же вдова. Ничто, никакие правила не в состоянии тебе помешать снова выйти замуж.

– Замуж… – прошептала она. – За лесного обитателя… Да как я могу…

– А почему бы нет? Как говорилось в старой человечьей песенке, «любви все возрасты покорны». И, добавлю от себя, покорны все виды, все животные.

– Но почему ты, Фелис, так решил? – проговорила она. – Как понял?

– Все, что с тобой происходило и о чем ты мне поведала, к тому и шло, по нарастающей. Шиповник, красный и яркий, издревле считался плодом страсти. То же самое и с остролистом. Потом тебе последовал прямой намек. Морковь, капуста – это означало: а как ты отнесешься к союзу с травоядным. К примеру, зайцем или кроликом?

– Зайцем?! – Ксавьера чуть не потеряла дар речи. – Кроликом!

– Да, да! Тебя впрямую об этом спросили, когда объединили капусту, морковь и мышь! А чем плох кролик? Или заяц? Такой же пушистый, как я или ты, – и, говорят, они совершенно неутомимы в постели!

– Но ведь они другого вида!

– Ты разве не знаешь, что декларация равенства разрешает межвидовые браки? Вон, человеческие женщины даже за дельфинов выходят.

– Ах, Фелис! Ты рассказываешь совершенно невообразимые вещи!

– Перестань, Ксавьера! Не будь ханжой… В конце концов, что означает последняя инсталляция? Сучок и округлый камень?

– Что?

– Тебя впрямую спрашивают, как в двоичной азбуке: единица или ноль, сучок или камень, да или нет, пойдешь ты за него или…

– Но