Окна в облаках - Евгения Михайлова

А голова работала ясно. Он даже придумал несколько ситуаций, в которых Лида окажется наедине с ним на какое-то время и не сможет убежать. И, наконец, ярко сверкнула самая пронзительная мысль. Это было результатом Пашиного мыслительного процесса. Даже если он устроит аварию в магазине Лиды и все рассчитает, чтобы только она не выбралась, а застряла в закрытом подвале вместе с ним, он все равно не найдет ни одного слова, чтобы ее переубедить. На нем крест, который она поставила. Его не сдвинуть и не смыть.

Так началась его темная, ненастная ночь с одними ухабами и провалами. В этой темени надо было отслеживать условное утро, такой же рабочий день, вечер, – все без смысла и выхода. Иногда приезжала мать, Паша включал чайник, доставал одну и ту же вазочку с одними и теми же сухариками и молчал. Ни на один вопрос не отвечал. Мать смотрела на него с ужасом. Паша не чувствовал ни злорадства, ни обиды. Он ни в чем ее не винил, просто думал: «Зато у тебя все получилось. Что ж ты не радуешься». Но не говорил это вслух.

Однажды Павел включил кино про любовь, там было много эротических сцен. Об интимной близости с Лидой думать было так невыносимо больно, что он просто убил эту тему. Но есть столько других женщин – без проблем, без генетики, на раз и по таксе. Почему ему не приходит в голову вызвать какую-то из своих бывших подруг на ночь? Он вроде забыл, что мужик. Ничего не хочет. Взял и позвонил самой симпатичной и активной в постели – Эмме. Она примчалась, сразу начала щебетать всякую ерунду, он сократил эту прелюдию до минимума, легли в постель. У Паши не просто ничего не получилось. В нем ничего не шевельнулось ни внутри, ни снаружи, несмотря на профессионализм Эммы. Он был, как покойник, только хуже: ему казался отвратительным запах тела вполне себе чистой женщины с нормальным парфюмом.

Паша сказал, что ему ночью надо сделать срочную работу, расплатился с Эммой и подвел к входной двери.

– Да не переживай ты, – нежно сказала она. – Такое со всеми случается, уж я-то знаю.

– Пошла вон, идиотка! – вдруг рявкнул он.

Закрыл за ней дверь и долго стоял в оцепенении. Что это было? Он за всю свою жизнь не грубил людям. А тут вообще женщина, которая хотела его утешить.

С этой ночи все полетело к чертям. Паша перестал интересоваться работой, у него больше не получались переговоры, потому что он сразу начинал хамить. Дело погибало, люди уходили. Паша чувствовал себя тяжелым, тупым, всем неприятным. А самым ужасным стало то, что он презирал себя. Наверное, такого ни с кем еще не случалось. Теперь ему самому понятно, что он никто и никакой. Не работник, не мужик, не баба.

Однажды ночью Павел проснулся весь в слезах. Ему приснился он сам в три года. И он потерялся, бродил, кричал и не мог найти маму. На часах было начало четвертого ночи. Но сон, наверное, вещий, потому что Паша встал, оделся и, не задумавшись ни на минуту, поехал к дому родителей. Звонить по телефону не стал. Сразу в дверь. Мать открыла сразу, как будто ждала. Была полностью одетая и не сонная. Наверное, так и не может спать по ночам.

– Как я рада тебе, сынок. Пошли на кухню. Я тебе что-то приготовлю. Ты чего-то хочешь?

– Может быть. Творог со сметаной, как в детстве на ужин, есть?

– Конечно. Сейчас. Все очень хорошее. Я у фермеров покупаю. Вдруг, думаю, ты приедешь. Пусть в доме все будет.

Паша проглотил пару ложек творога и вдруг произнес уверенно, программно, то ли для матери, то ли для себя:

– Я не хочу жить. Не в том смысле, как многие, просто поныть, жалость вызвать. Я конкретно и точно хочу умереть в первую же возможность сделать это.

– Боже, – сказала мать, – как хорошо, что ты приехал. Мы прямо сейчас начнем спасаться. Мой ребенок, мой самый добрый и благородный мальчик должен не просто жить. Он должен жить очень хорошо. Он этого достоин. А пока выпей эти четыре таблетки. Не бойся. Это не много по твоему весу, ты просто уснешь.

И на следующий день в Пашиной жизни появились психотерапевт, сеансы, антидепрессанты. Решили, что он пока поживет у родителей. И, наконец, мать объявила, что вечером к ним придет в гости женщина, которую она хотела бы видеть в роли своей невестки.

– Нина сама бизнес-вумен. У нее сеть аптек. Это сейчас самое выгодное. Изумительного вкуса женщина. Она уже видела все твои фотки и видео, она от тебя в восторге. Правда, Нина немного старше тебя, но это же не так важно.

– Вообще не важно, – ответил Паша, успокоенный антидепрессантами.

И подумал: если он ничего к этой бизнес-Нине не почувствует – ни плохого, ни хорошего, – то женится. Для него теперь так выглядит идеал отношений. Стоят рядом два глиняных манекена в магазине – и все ими довольны. А уж друг другу они – точно близкие существа. Глиняная, безопасная близость. Только не привязанность, не зависимость, не восхищение и желание и не та дикая боль, которая настолько страшнее смерти.

Нина пришла. Оказалась шикарной в принципе женщиной. Это определение для Паши не имело никакого отношения ни к внешности, ни к человеческому обаянию, ни к женскому очарованию. Это просто знак качества: тут настоящее богатство, причем далеко не в первом поколении. Что касается «немного старше», то это минимум лет на пятнадцать-восемнадцать. И если не брать в расчет отличный макияж и качественную подтяжку.

После ужина Паша с Ниной покурили на балконе, как два добрых приятеля. Она хорошо говорила, вопросов задавала мало и как-то здорово умела обходить болезненные и просто неприятные темы. Паша стоял рядом с ней и прислушивался к себе. Нина ни капельки ему не мешала, ни в чем не раздражала, не надоедала. Но если бы она сейчас улетела куда-то с их балкона навсегда, то это тоже не взволновало бы нисколько. То есть получается тот самый случай, который нужен. И, наверное, такое доброжелательное равнодушие тоже редко бывает. Как и безумная любовь.

Вот когда началась по-настоящему никакая жизнь Павла Прохорова. Его жена оказалась владелицей роскошного особняка в Подмосковье. Отец у нее – генерал ФСБ. И те суммы, которые она прокручивала на своих счетах, никак не вязались с небольшой сетью аптек. Но Паша прекрасно знал, что такое крутой мухлеж, и в это совершенно не вникал.