Безумие толпы - Луиза Пенни

если бы мне, как вам, довелось пройти через такие испытания.

Она улыбнулась ему.

– Я встречала людей, мужчин, похожих на вас. Достойных. Думающих. Наделенных властью. Вы прирожденный лидер, да? – Хания оглядела остальных женщин, и те кивнули. Она подалась вперед и понизила голос, отчего Гамашу пришлось нагнуться, чтобы услышать ее слова. – А еще я знаю, как вы используете свою власть и что вы делаете, чтобы ее удержать. Меня вы не обманете.

– Я и не пытаюсь, – прошептал он в ответ ей. – Вы меня не знаете, мадам Дауд. Надеюсь, ваше отношение ко мне изменится в течение ближайших дней. – Он выпрямился. – Уже поздно, и все мы устали. Надеюсь, вы хорошо выспитесь. Может быть, утром все будет выглядеть иначе.

– Исчезнет снег? Появятся цветы, зазеленеет травка? – Она повернула голову к окну. – Никогда не видела более мрачного ландшафта.

– Нет, – сказал Гамаш. – Снаружи ничего не изменится, но внутри – вероятно. Во всяком случае, можно надеяться на это.

– Можно не только надеяться. При желании мы способны на большее, старший инспектор. Одной надежды бывает мало.

Когда она улыбалась, шрамы от порезов на ее лице становились заметнее.

– Так вы знаете, кто я, – сказал Гамаш. – Вы назвали меня старшим инспектором.

– Мне известна ваша должность, и да, посмотрев новости по телевизору, я вполне представляю, кто вы. И какой вы. – Хания Дауд пробормотала что-то в сторону камина.

– Excusez-moi?[37] – не понял Гамаш.

– Мой французский недостаточно хорош? Я сказала, – она повысила голос, чтобы слышали все, – faible. – Она посмотрела на удивленные лица друзей и соседей. – Я правильно произношу это слово?

– Oui, – кивнул Габри и получил тычки локтями в бока от Оливье и Клары.

– Хорошо. Я только учусь. Французский – красивый язык. Я думаю, faible звучит лучше, мягче, чем английское слово. И имеет множество оттенков. – Теперь она обращалась напрямую и исключительно к Гамашу, другие для нее словно исчезли. – Это слово пришло мне в голову, когда я увидела вас в новостях сегодня, старший инспектор. Оно означает «слабый». «Маленький». «Малосильный». Я верно говорю?

– Это перевод, – согласился он, скорее испытывая любопытство, чем чувствуя себя оскорбленным. И с какой стати Хании Дауд оскорблять его? С какой целью?

Хания поднялась из глубин кресла и заявила:

– Я отправляюсь спать. – Она посмотрела на Клару. – Кажется, я ночую в вашем доме. А на холме имеется роскошная гостиница и спа-комплекс.

– Да. Оберж[38], – подтвердила Клара.

– Отлично. Завтра я перееду туда. А теперь продемонстрирую «самодовольной толпе» жест обожания и пожелаю вам всем bonne nuit.

Она выставила средний палец.

Гамаш посторонился, чтобы пропустить ее, но она остановилась перед ним.

– Вы хотите знать, почему я назвала вас слабым?

– По правде говоря, мне все равно.

– Я думаю: так ли это на самом деле? Вас многое задевает, включая отношение к вам других людей. Вы знаете, что проповедует та женщина?

– Эбигейл Робинсон? – сказал Гамаш. – Oui.

– Массовое убийство. Я несколько раз просмотрела этот репортаж. Я узнала это выражение ваших глаз, когда вы смотрели на нее. В них была ненависть, верно? – Гамаш не опроверг ее предположение, и она продолжила: – Но вы не только не попытались отменить ее лекцию – вы ей жизнь спасли. Несмотря на ваши старания выдать это за героизм, суть вашего поступка мне ясна. Я раскусила вас, старший инспектор. Встречала тысячи таких, как вы. Вы жертвуете деньги. Думаю, даже на мое дело что-то пожертвовали. Вы будете подавать еду голодным и собирать одежду для бездомных. Вы будете произносить страстные речи, но и пальцем не шевельнете, чтобы остановить тирана. Вы хотите, чтобы это сделали другие. Вы хотите, чтобы это сделала я. Вы маленький. Слабый. Лицемер. Я думаю… – Она внимательнее всмотрелась в него. Ее глаза обшарили его лицо, остановились на шраме, пересекающем висок. – Да, я думаю, вы, наверное, хороший человек, – во всяком случае, вам нравится так считать. Порядочный. Но вы еще и faible. А вот я – нет. Я не порядочная и не слабая. – Когда Арман не ответил, она понизила голос. – Лучше не стоять у меня на пути.

– Ей вроде бы собираются дать Нобелевскую премию мира? – сказала Рут, глядя в спину уходящей женщине. – Кто у них еще в списке? Ким Чен Ын? Путин?

Мирна посмотрела на Армана:

– Ну как вы? Похоже, она задела вас за больное место.

Арман хохотнул:

– Виноват, не прикрылся.

«Больным местом», которое Хания задела по догадке или по странному наитию, была недавняя мысль Гамаша. О том, что случилось бы, если бы он среагировал не так моментально…

И частично… частично он сожалел, что успел среагировать. Где-то внутри занозой сидел вопрос: не права ли Хания Дауд, героиня Судана? Ему действительно не хватало мужества?

Уже во второй раз за два дня его обвиняли в трусости. И эти обвинения были связаны с Эбигейл Робинсон.

Он отправился домой вместе с Жаном Ги. По пути Арман думал о шрамах на молодом лице Хании, пытался представить, какой она была в детстве. До этого. Кем бы она стала, если бы родилась и выросла здесь.

Какой она стала бы, если бы ее щеки обдували зимние ветра, а не полосовало лезвие мачете. Он думал о том, каким бы был он, какой была бы Рейн-Мари, какими – Анни и Даниель, если бы они родились в той же деревне, что и Хания Дауд.

Арман остановился на тропинке, ведущей к дому, закинул голову. Посмотрел в ясное ночное небо, на звезды в вышине. Жан Ги тоже остановился и взглянул вверх.

Хотя Жана Ги и разозлило то, что наговорила эта женщина, по большому счету он испытывал облегчение. Часть тяжелого груза свалилась с его плеч.

Поспособствовало улучшению его настроения и то, что он вспомнил о масляных тартах в жестяной коробке в кухне.

Арман тем временем разговаривал с Большим Ковшом, этим огромным небесным сосудом.

Жан Ги перевел взгляд с небес на тестя:

– Pardon?

– Я сказал: «Молитесь, чтоб не оказаться в аду, где гибнут молодость и смех»[39].

– Отлично, – кивнул Бовуар и подумал: «Только не говорите, что это стихи».

– Это стихотворение, – сообщил Арман.

«Только, бога ради, не длинное».

Арман посмотрел на зятя и улыбнулся:

– Она назвала нас «самодовольной толпой».

– Oui. – «Масляные тарты, масляные тарты». – И что?

– Я подумал: может, она имеет в виду слова из стихотворения Сассуна о Великой войне?[40]

– Ну если бы все разговаривали стихотворными цитатами… Да и откуда ей знать эти стихи?

– Полагаю, она знает гораздо больше, чем можно догадаться, mon ami.

Включая «ад,