Людмила Зарецкая - Там, где твое сердце

Решение выставить на торги стабильно работающий завод было странным и нелогичным. Совсем недавно, буквально накануне Лериного замужества, к ним приезжал представитель Минсельхоза, ходил по предприятию, рассматривал награды и призы, изучал ассортимент продукции и вроде как остался доволен.

Ни о какой приватизации государственного завода тогда и речи не шло, и откуда «растут ноги» у этой идеи, Лера совсем не понимала. Ясно было одно – люди, пытающиеся осуществить рейдерский захват, явно имели своих представителей внутри предприятия, раз были так хорошо осведомлены о его деятельности. Мысль, что рядом работают враги, готовые продать дело, которому она посвятила всю свою трудовую жизнь, Лере была неприятна. Ее взгляд то и дело падал на начальника цеха, который выговаривал что-то другим работникам.

«А ведь он к нам совсем недавно пришел, – вдруг подумала Лера. – Практически перед визитом большой шишки из Минсельхоза. Такое чувство, что его к нам специально внедрили, чтобы он тут все разнюхал. Нам же область инвестиции большие обещала, переговоры вела о передаче пакета акций в региональную собственность, это на всех совещаниях обсуждалось, а он на них ходил и информацию на ус наматывал. Вот ведь гнида какая!»

Завод ей было жалко до слез. С ним была связана не только ее жизнь, но и история всего региона, да и ее семьи тоже. Ведь именно сюда сдавал молоко колхоз «Родина», возглавляемый ее дедом, и масло, сметана и сливки с завода были на их столе всегда. Дед молочные продукты любил сам и заставлял есть всю семью, считая, что вместе с молоком в организм поступает здоровье.

Как это ни странно, история завода была тесно переплетена с историей усадьбы Ланских. Более ста лет назад основателем маслодельни на этом месте стал предприниматель Павел Ланской. Он был первым в Российской империи, кто специализировался на производстве масла, и первым, кто установил в нашей стране сепаратор для изготовления сливок. Работала на заводе и школа, обучающая мастериц маслоделия. Многие из них приезжали сюда из усадьбы, где постигали азы науки на домашней маслодельне, чтобы в городе не начинать процесс обучения с нуля.

В 1911 году завод был выкуплен у Ланских государством и стал базовым предприятием для созданной в их городе молочной академии. Подобных научных и учебных заведений больше не было не только в России, но и во всем мире. Павел Ланской, чтобы не расставаться со своим детищем, пошел на предприятие директором. Его опыт и авторитет были столь непререкаемыми, что заводом он руководил и при советской власти, вплоть до своей смерти в 1927 году.

После перестройки завод чудом не перешел в частные руки, остался государственным, сначала получив статус ФГУП, а затем переформатировавшись в ОАО со стопроцентным государственным участием. И вот теперь этот пакет акций почему-то решено было продать.

Интерес к молочному заводу давно проявляли инвесторы, как российские, так и заграничные. О своем желании прибрать производство к рукам говорили и украинские, и американские, и финские переработчики, вот только все эти разговоры так и оставались разговорами. А вот сейчас…

«И правда, как же мы жить-то будем? – печально думала Лера, руки которой ловко выполняли привычную работу. – Я же больше ничего не умею. У Олега зарплата небольшая, Игорь алименты не платит, пока еще этот суд состоится. А тут еще и «молоко убежало».

Впрочем, долго переживать по поводу неприятностей, которые еще не случились, было не в Лерином характере. Она решила, что нужно бы собрать побольше информации о том, что происходит, и мысли ее переключились на постоянно занимавшую ее в последнее время историю с изразцами, а также с убийством Валентина Резвухина. В конце концов, увольнять ее собирались не сегодня, даже с учетом происков начальника, а значит, пока можно было не расстраиваться.

Каждый раз любовница напоминала ему вчерашний кофе – очень черный, очень сладкий, но безнадежно остывший. Тонкая талия, переходящая в тугие, слишком крупные бедра, будила воображение лишь пока все это великолепие скрывалось под одеждой. В голом виде она была напрочь лишена изящества, как, впрочем, и положено дворовой девке, ублажающей барина. Простолюдинка, деревенщина, чего с такой взять! Как бы она ни корчила из себя томную даму девятнадцатого века, а крестьянское нутро никакими рюшечками, оборочками и кринолинами не скроешь.

Больше всего ему хотелось только одного – переговорить и уехать, но обижать ее было нельзя, ни в коем случае нельзя. Конечно, она вряд ли могла до чего-то додуматься, глупа слишком, но нет ничего страшнее обиженной женщины. Поэтому он старательно, по нотам, разыгрывал охватившую его страсть, пил свой остывший, чересчур сладкий черный кофе, в нужных местах стонал, в нужных рычал, думая о своем.

Для того чтобы кончить, ей нужно было много времени, поэтому он и мог себе позволить в голове заниматься своими делами, чтобы в нужный момент ненадолго сосредоточиться на испытываемых физических ощущениях, необходимых для собственной разрядки. Для того чтобы кончить самому, он представлял, что держит в руках Наталью Гончарову-Пушкину-Ланскую, красавицу с глазами лани, что это она бьется под его тяжелым телом, она кричит от настигающего ее удовольствия. Разряд, и вот уже он сам выгибался дугой, разряжаясь и обмякая. Он всегда поступал так с любой женщиной, которую трахал. И с женой тоже. И с этой вот… Мариной.

Откатившись на край кровати, он наблюдал, как она встает, голая идет к окну, как колышутся ее грузные ляжки, от которых поднимается к горлу кислая тошнота. Ну что поделать, не любит он полных женщин.

– Халат накинь, – от еле сдерживаемого отвращения голос его прозвучал глухо.

– Что? – Марина повернулась к нему, ее голос был еще хриплым от не до конца отпущенного удовольствия.

– Оденься, – он не в силах был сдержать раздражение, но тут же взял себя в руки. – Я сейчас снова тебя захочу, а мне уже ехать надо. Жена ждет.

– Я так сильно на тебя действую? – В ее вопросе прозвучал восторг, и он легонько вздохнул. Она была так предсказуема и так глупа, что управлять ею не составляло ни малейшего труда. Хотя он и женой управлял так же легко.

– Конечно, – он вложил в голос всю мягкость, на которую был способен. – Ты роскошная женщина, Марина.

– Я волосами прикроюсь, – кокетливо сказала она и, ловко расплетя свою длинную косу, действительно укрылась волосами, как шелковым блестящим покрывалом. Выглядела она по-прежнему отвратительно, но он восхищенно вздохнул и замер, будто от восторга. Она радостно заулыбалась.

– Что нового? – спросил он, вылезая из кровати и начиная одеваться. Ради этого вопроса, вернее, ответа на него, он и приезжал к ней, стараясь ничем не выдать своего острого интереса.

– Ой, ты представляешь, наши полоумные в усадьбе что-то ищут, – тут же откликнулась она.

– Какие полоумные?

– Да Татьяна Ивановна с семейством, кто ж еще! А то ты не знаешь. Друзей навезли полный двор. А как они уехали, так начальница-то моя всю усадьбу обползала чуть ли не на карачках. И в подвал спускалась, и на чердак поднималась, и стены простукивала, и в печь даже залезала, представляешь? Вот смеху-то было! Но при этом аккуратно так, чтобы никто не видел. Меня-то она, понятное дело, не стесняется, но на вопрос, что происходит, внятно так и не ответила.

– А невнятно? – он всерьез заинтересовался Марининым рассказом.

– Буркнула что-то про какие-то изразцы и какого-то беса. С ума, что ль, сошла на старости лет, бесы ей чудиться начали?

Он обрадовался так, что едва не заорал. Ну, наконец-то! Значит, его усилия, направленные на то, чтобы подтолкнуть эту семейку, будь она неладна, на поиски клада, все-таки увенчались успехом. Не зря он это все затеял, ой, не зря! Теперь главное, чтобы эта чертова Татьяна Ивановна не останавливалась. Только она может понять, где спрятан клад, только она! А он уж постарается в нужный момент оказаться рядом и его заполучить. А там уж «чемодан, такси, вокзал», и ищи его, свищи. Маму заберет, и поселятся они где-нибудь во Франции, как и положено потомкам дворянского рода. А эта Татьяна Ивановна вместе с ее коровищей дочкой, и эта Марина, которая стоит и смотрит на него воловьими глазами, да и все они, вместе со страной, лишившей его семью законного имущества, останутся в далеком прошлом, до которого ему отныне не будет никакого дела.

– Если она что-то найдет, ты ведь мне позвонишь? – спросил он, натягивая маску строгого, но справедливого учителя.

– Ну конечно, что ты спрашиваешь! – воскликнула Марина. – Ты же знаешь, что я все для тебя сделаю. А скажи, ты скоро разведешься? Ты же обещал.

– Теперь уже скоро, – кивнул он. – Эта дура даже не подозревала, насколько он был в этот момент искренен. В его новой жизни не было и не могло быть места жене. – Надо только дела закончить. И тогда уж сразу.

– А я вот думаю, – тягуче произнесла Марина, и он напрягся. В ее устах слово «думаю» не предвещало ничего хорошего. – Я вот думаю, а этот придурок, Валька Резвухин, искал то же самое, что и Татьяна Ивановна?