Холодное послание - Дарья Сергеевна Литвинова

Приехал ты в удачное утро к восьми, пару бумаг написал, пару рапортов составил, выслушал на планерке о неудовлетворительных результатах работы отдела – и вперед, раскрывать, ловить, сажать. Где громыхнет – уже летишь туда. Подозреваемый молчит? Надо беседовать! Свидетелей нет? Надо искать! Что? Не раскрыт разбой? В девять вечера планерка! Официальный приказ начальства – считать восемнадцать ноль-ноль серединой рабочего дня!

Не отменяются утренние планерки и в субботу, что бы там ни говорили о пятидневке. Если надо – собираются в субботу планерки и вечерние, где начальник, подумав, может милостиво «разрешить» поработать в воскресенье, и будешь работать, никуда не денешься. И так неделю, другую, третью, а потом – три дня праздников! Восьмое марта выпадает на воскресенье, переносится на понедельник! Планируешь, как будешь отсыпаться, как приведешь в порядок квартиру, как съездишь к друзьям… Ан нет. На праздники объявляют усиление. Сиди в конторе и слушай радостный гомон гражданских за окном. А если еще преступление какое тяжкое «выстрелит», тогда уж сам бог велел до ночи в выходные колупаться…

Эта суббота исключением не была, и завтрашнее воскресенье тоже попало под угрозу – «труп с орудием» не опознан, идет пятый день после возбуждения уголовного дела, в понедельник – оперативное совещание в отделе следственного комитета, с участием его начальника. Снова будут сушить мозг, снова тыкать в недостатки. А что прикажете делать? Потеряшек с такими приметами, как у покойника, нет, не заявлены такие потеряшки; пальчики откатали – нет в базе данных таких пальчиков, не судим мертвец, и в правоохранительных органах, хвала Аллаху, не работал. Морду по телевизору показали, по столбам расклеили, в газете пропечатали. Нет такого гражданина. Хоть свой паспорт ему подкладывай…

Время плавно подошло к трем часам дня, и Вершин стал делать недвусмысленные намеки, что пора бы в этот субботний день сваливать потихоньку: то грустно вздыхал в дверях, то приходил курить в кабинет Калинина и демонстративно спрашивал, который час, то усаживался напротив и гипнотизировал друга взглядом. Микулова еще в одиннадцать утра они послали в хутор Ийский опрашивать заявительницу по краже двенадцати голов гусей, и его до сих пор не было. Калинин справедливо полагал, что лейтенант давно сидит дома и чувствует себя прекрасно. Что ему те гуси…

– Сеня, – не выдержал Вершин в один из заходов, – я уехал. Я жрать хочу. У меня жена дома молодая. Мне тесть три коробки с фильмами припер, а я ни один еще не смотрел. У меня в машине между сиденьями уже мох растет, потому что я ее не мыл два месяца.

– Жена твоя, положим, в санатории, – не отрываясь от детализации, возразил Калинин. – А тесть тебе эти контрафактные фильмы мешками может таскать, если все пересматривать, чокнешься. Мох, правда – это серьезно…

– Ну вот видишь. Право слово, мох. Поехали отсюда, Сеня.

– Сиди. Вдруг нам с тобой еще в Ийский ехать.

– Зачем?

– Может, там Микулова грохнули уже.

– Да туда ему и дорога… Сеня, хер с ним, с Ийским, поехали ко мне. Фильмы смотреть.

– Ну ладно, – решил Арсений и убрал детализацию в сейф. – Предлагаю компромиссный вариант. Идем в «Пескари», перекусываем и едем на тебе в Ийский, потому как я безлошадный, а кражу надо раскрывать. Раз уж труп не установили. По дороге заскочим в «Рябинушку» к одному наркоману, а потом…

– Нет-нет-нет, – запротестовал Вершин и от избытка чувств замахал руками, – ну тебя, Сеня, в задницу северной козы. Это называется «дайте воды, а то такой голодный, что спать негде». В Ийский, к наркоману, катай тебя по району под брюзжание. Я домой.

– Ну и иди к черту.

– Ладно, – с горечью сказал Вершин и покачал головой. – Вечно мне все на шею садятся… но сначала обед!

– Сначала обед.

…Приятели частенько обедали в кафе «Три пескаря», испокон веков славившимся тем, что в нем собирались все жулики и все сотрудники правоохранительных органов района. В «Пескарях», как на водопое, соблюдался нейтралитет. Здесь можно было встретить преступников всех мастей и сортов – от агентов до непойманных квартирных воришек, за которыми периодически гонялся уголовный розыск. Цены были приемлемые, компания знакомая, и это привлекало в кафе милиционеров и преступников в равной степени. В честь субботы Калинин с Вершиным позволили себе по кружке пива, а на обед заказали миску горячих сосисок, до которых оба были большие охотники. Официантка в белом передничке, по совместительству – старшая дочка хозяина кафе, поставила перед ними соус и горчицу, призывно улыбнулась Калинину и пиво принесла практически без пены. Минут семь прошли в молчании – опера, обжигаясь, хватали сосиски.

– Сань, ты как к Микулову относишься? – вдруг поинтересовался Калинин с набитым ртом. – Он меня последнее время настораживает.

Вершин, жующий сосиску, только кивнул.

– И знаешь, – капитан потянулся за пивом, глотнул, – главное, мямля он какая-то. Вчера под дверью начальника час простоял, боялся бумажку на подпись отнести. Я его спрашиваю, почему так долго, а он, видите ли, думал, что начальник будет по висяку интересоваться, а он информацией не владеет. Сидим в одном кабинете, по одному делу работаем, а он «не владеет»!

– И фамилий не запоминает.

– Переведем его на квартирки, так он там всю работу запорет. Мне стажер нравится, который у Васильева сидит, вот его хорошо бы переманить.

– Переманим, – Вершин цапнул последнюю сосиску и вопросительно посмотрел на друга. – Будешь, нет?

– Если ты уже взял, чего спрашиваешь? О, смотри, – оживился капитан, отхлебывая из кружки, – наш старый знакомец.

– Кто?

– Ильясов. Вон, смотри, пиво берет.

Вершин посмотрел. У стойки стоял парень с нервными, резкими движениями, действительно, их старый знакомый Сурен Ильясов, бывший наркоман, которому удалось почти до конца завязать и ни разу не влипнуть. Официально его общение с правоохранительными органами ограничивалось парой приводов за хулиганку, ежеквартальными проверками его квартиры участковым – в чем Калинин сильно сомневался – и допросом в качестве свидетеля по делу об угоне. Неофициально Сурен с упорством дятла стучал то операм ГНК, то родному районному розыску, за что и первые, и последние закрывали глаза на его полукриминальные проступки. Калинин не без оснований подозревал, что Сурен представляет собой птицу гораздо большего полета, чем показывает, и два раза чуть было не закрыл его по статье 228 УК РФ, но тот ловко, как мокрый уж, ускользнул от ответственности.

– А с ним кто? – спросил Вершин и отправил полсосиски в рот; вечно голодный Калинин печально проводил ее глазами. – Что за деревенская краса?

– Какая краса?

– Деревенская. Да вон же, блондиночка