Наталья Андреева - Шутка

— Не знаю.

— Знаешь, миленький. Предлагаю сделку: я молчу, а ты берешь меня в долю. Мне до смерти надоел этот старик. Я теперь свободы хочу.

— А зачем же ты хотела от Людочки избавиться?

— Обстоятельства, милый, обстоятельства. А они последнее время сильно изменились. Старикан-то мой долго не протянет. Как монетки его увели, так и заболел, бедняга. Но я разведенной женой быть не хочу. Вот богатой вдовой — это да. Но богатой, ты понял? Поэтому я хочу получить назад мое имущество.

— Тебе и так много достанется, — усмехнулся Тимка. — Квартира, дача, машины. И делиться ни с кем не надо. Я знаю, что было в его завещании. До Людочкиной смерти. Одна треть — дочери. Из-за этого ты так и завелась. Делиться не захотела.

— Конечно. С кем? С этой избалованной девчонкой?

Мила даже закашлялась. Пища не в то горло попала. Она давилась несколько минут, закрыв рот салфеткой. Не дай бог привлечь их внимание! Ай да Варька, ай да мерзавка! Неужели же она хочет папу Сальникова убить?

— И как ты собираешься ему помочь отправиться на тот свет?

— Прежним способом. Вернее, с помощью того же человека.

Возникла пауза, во время которой Миле стало совсем плохо. Неужели?

— Да, милый. Именно ты должен мне помочь.

— Нет, — отрезал он. — Здесь у меня нет никакого интереса. Почему это я должен для тебя каштаны из огня таскать? Нет.

— Тогда сядешь.

— Не верю. Я этого не делал. Вы все с ума посходили.

— Да? А что-то я девочки твоей давно не вижу?

— Марины?

— Ну да. Из-за которой все и началось.

— Она думает, что это я ограбил квартиру ее родителей.

Пауза. Вот оно! Мила распрямилась за низеньким столиком и чуть не рассмеялась. Интересно получается!

— Говорит, что ключи пропали той ночью, когда она осталась у меня.

«Конечно, той!» — ликовала Мила.

— Видишь, милый, как ты попал!

— Но я их не брал! Зачем мне их жалкое имущество?! Как вы все этого не понимаете?!

— А это уже жадность, милый. Патологическая жадность, которая бывает у людей, выросших в нищете.

— Но там же нечего было брать!

— Ты и это знаешь?

— Нет. Ничего я не знаю! А милиция еще говорит, что это неудивительно! Мол, в квартире Марининых родителей вор, видимо, был впервые. В одном из тайников деньги остались. И опять-таки подозрение падает на меня.

— Но как ты можешь это объяснить? — насторожилась вдруг Варька.

— Никак. Если только это не Марина. Она могла найти и ключи от квартиры Людочкиной подружки. И ваши… Нет, не знаю. Не может этого быть. Я многое ей рассказывал про Людочкину семью, и про тестя, и про его квартиру, и про этот сейф. Но мне-то уж точно не нужна была ваша квартира! Я сам пострадал. Потому что, когда я был у Марины на даче, ограбили и мою квартиру.

— Это я уже слышала, — холодно сказала мачеха.

— И тоже думаешь, что я сделал это нарочно, для отвода глаз? Когда меня стали подозревать?

— А тебе не кажется это странным?

— В соседнем квартале той ночью видели какую-то «Газель»…

Мила тут же покрылась холодным потом.

— …К сожалению, свидетель ни номера не запомнил, ни тех, кто в ней был. — «Ох, отпустило!»

— К сожалению? Или к счастью?

— Ты прямо как тот капитан из милиции. Мол, очень хитрый ход: я обеспечил себе алиби, уехав с подружкой на дачу, а мой подельник подъехал на «Газели», открыл дверь моим же ключом и вынес из квартиры часть вещей. Чтобы искали не меня, а другого вора.

— А разве не так, милый?

— У меня только одно объяснение.

— Какое?

— Марина. Накануне я дал ей ключи от своей квартиры, второй комплект. Когда между нами все было решено. В моем-то случае никаких ключей не пропадало. Ключи были родные, и дверь никто не взламывал. Неужели она меня просто использовала?

— Вот видишь, милый, как опасно любить? — хищно рассмеялась Варька.

— Я ничего не понимаю! Ничего! — с отчаянием сказал Тимур. — Бред какой-то! Полный бред!

— Ну-ну. Не надо так кричать. Мне, в сущности, наплевать, кто взял мои камешки, ты или твоя девка. Я просто хочу получить их назад.

— Я с ней поговорю. Хотя не представляю, как Марина могла ограбить вашу квартиру.

— Может, у нее есть умный дружок? На «Газели»?

— Не хочу в это верить.

— Милый, это могли сделать только два человека: или ты, или она. Вам и выбирать. Либо ты «брал» для отвода глаз свою квартиру, либо она свою. А может, вы договорились?

Мачеха опять хищно рассмеялась. А Тимур тихо сказал:

— Если бы мы договорились, я бы с тобой здесь сегодня не сидел. Одно знаю точно: никого чужих в этом деле не было. Это мог сделать только кто-то свой.

Они замолчали надолго, и Мила подозвала официанта, чтобы расплатиться. Все, что надо было узнать, она узнала. У нее уже возник план, как поступить с Тимкой.

— Сдачи не надо, — глухо сказала она официанту, прикрыв рот носовым платком, как при насморке. Можно изменить свою внешность, но голос изменить трудно.

К счастью, они и не прислушивались. Мила даже специально прошла мимо: тощая студентка в огромных очках. Ни муж, ни мачеха внимания на нее не обратили. Мила только подумала, что вместе они неплохо смотрятся: высокая, стройная блондинка с медовым загаром и смуглый, весьма загадочный брюнет. Оба очень красивые, эффектные, притягивающие внимание. Интересно, почему они не любовники?

Ее Глебушка все равно был лучше. Он пришел поздно вечером, взъерошенный и потный. Сразу же кинулся в душ, а Мила принялась разогревать ему ужин. С некоторых пор это получалось у нее гораздо удачнее, чем раньше. Ничего не подгорало, и в мусорном ведре оказывались только отходы, а не испорченная еда. Она научилась жалеть каждый засохший кусок хлеба, когда поняла, с каким трудом достаются деньги.

— Уже готово? — спросил Глебушка, выходя из ванной и вытирая полотенцем влажные волосы. Мила нежно улыбнулась:

— Конечно.

— Умница. — Он чмокнул ее в нос, попытался обнять. Мила ловко увернулась, побежала в комнату, принесла бутылку дорогого красного вина. Достала два бокала, накрыла на стол.

— Разливай, мужчина.

Густое вино гранатового цвета тягуче наполнило искрящийся хрусталь. Мила совершенно некстати вспомнила, что бокалы ворованные.

— А за что пьем? — спросил Глебушка.

— Ни за что. Просто у нас праздник.

— Какой?

— Жизнь.

— Хорошее дело. — Он сначала глотнул из бокала, а потом осторожно спросил: — Что-то случилось?

— Ничего особенного, — улыбаясь, сказала Мила.

— Неужели?!

— Что неужели?

— Ты ждешь ребенка? — с сияющими глазами спросил Глебушка.

— Ребенка? — Она рассмеялась. — Дурачок! Нет, конечно.

— Но почему? — Он так потускнел, что Мила сильно удивилась.

— Да что с тобой? Вот уж не ожидала… Видишь ли, Глебушка, когда мы с Тимкой решили немножко пожить для себя, я пошла к гинекологу и вставила спираль. Извини за интимную подробность.

— И что? — испугался он. — Теперь все?

— Что все? Ах, ты про детей! Вот дурачок! Конечно, я могу ее в любой момент вынуть, и все будет в порядке.

— Ну так вынь. Сейчас.

— Глебушка, ты наивен, как новорожденный младенец! Для этого в больницу надо идти.

— Разве? А я думал…

— Это разные вещи. Ну что мне тебе, анатомию, что ли, объяснять?

— Не надо, — надулся он. — Я в школе учил.

— Плохо учил.

— Тогда я не буду пить твое вино. Просто так.

— Не просто так. Я сегодня случайно узнала, что могу доставить мужу очень большие неприятности.

— Прежде всего мне неприятно, когда ты называешь его мужем.

— Ну, от этого теперь не избавиться. Я даже не могу сказать «бывший» муж. Очень уж своеобразно он со мной развелся.

— И как ты собираешься отомстить?

— Фу-ты, господи! Отомстить! Сейчас конец двадцатого века, и я не граф Монте-Кристо. Не собираюсь кидаться к нему, сдергивать с головы парик и замогильным голосом подвывать: «Я Эдмон Дантес! Помнишь меня?! У-у-у!»

Мила закатила глаза и наставила скрюченные пальцы на Глебушку. Но ему было не смешно.

— Перестань!

— Что, страшно?

— Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Вдруг ты во что-нибудь вляпаешься?

— Я? Вляпаюсь?! — Миле захотелось смеяться. Бедный, наивный Глебушка! И она сказала: — Не беспокойся, ни во что я не вляпаюсь. И мне будет очень хорошо. Я тебе хотела рассказать, что собираюсь сделать, но сейчас думаю, что не стоит. Тебя это никак не коснется. Пойдем-ка лучше в постель.

Уже сняв рубашку и брюки, он присел на кровать и грустно сказал:

— Я не знал, что ты предохраняешься. Каждый раз мне было так хорошо и тебе было так хорошо, что я надеялся на то, что наш ребенок будет очень счастливым.

— И ты каждый раз думал о детях?! — приподнялась на локте Мила.

— А иначе зачем все? Не эгоисты же мы, в самом деле?