Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов

поднял на него удивленные серые глаза Ванька.

— Конечно. Ты усугубляешь свое состояние неправильным режимом, вернее, полным его отсутствием, бездельем, тем, что ешь слишком много, к тому же всякую дрянь.

— Но если ночью мне не хочется спать? Ты — жаворонок, папуль, а я — сова, как мама.

— Твоя мама — сова, оттого что ей никогда не нужно было вставать рано на работу. Работа — лучшее лекарство от бессонницы. Надо брать себя в руки, сын.

— Я стараюсь, папуль, честно! У меня не выходит.

— Поехали ко мне! — вдруг предложил Норов.

Ванька растерялся.

— Куда к тебе? В Питер?

— Да. Будем жить вместе. Не так вольготно, как ты привык, потеснее, попроще, но это ничего. Все это не столь важно, как кажется, поверь мне. Мы справимся с твоими проблемами, может быть, я даже сумею научить тебя чему-то полезному…

В серых Ванькиных глазах под опушкой черных ресниц мелькнул страх.

— А как же школа?

— Ты все равно в нее не ходишь.

— Я буду ходить, папуль! Честное слово, буду! Я прямо со следующей недели начну. Я даю тебе слово!

Норов видел, что перспектива переезда к нему так испугала Ваньку, что он готов пообещать что угодно, лишь бы не ехать. Сейчас он был похож на того перепуганного мальчика в больничной палате, который из страха перед операцией притворно стонал, стоило врачам до него дотронуться.

— Пожалуйста, папуль! — жалобно повторил Ванька. — Я все исправлю!

— Хорошо, — уступил Норов, стараясь не выдать голосом своего разочарования. — Я верю тебе.

***

Грезинь, национальный заповедник, гордость Аквитании, тянулся на тысячи гектаров; ту его часть, которая находилась рядом с Кастельно, Норов знал превосходно, он много гулял по этому лесу. Для рандонистов (любителей пеших прогулок) были заботливо проложены маршруты разной сложности, со стрелками-указателями, но были и труднопроходимые участки, куда никто никогда не забирался. Сейчас во время пандемии встретить кого-то в Грезинь было практически невозможно, там он мог поступать с жандармами как угодно.

Пере, следуя его указаниям, свернул с главной дороги и по старой колее, кое-где присыпанной щебенкой, углубился в лес. По мере того как они удалялись от мест обитания и их плотнее обступали высокие голые деревья, страх французов возрастал. Теперь никто из них не произносил ни слова, и лишь Дабо монотонно тоненько икал, напоминая то ли какую-то надоедливую мелкую лесную птицу, то ли лягушку.

В гробовом молчании, прерываемом лишь этой противной икотой, они проехали километров десять. На опушке Норов приказал Пере остановиться.

— Медленно выходите из машины, — скомандовал он. — Руки держите над головой. Одно неосторожное движение и я стреляю!

— Месье Норов, — севшим голосом завел Лансак. — Я прошу вас, одумайтесь!

— Не спорьте, патрон! — поспешно перебил его Пере вполголоса. — Не сердите его. Лучше делайте, что он говорит. Ты ведь не хочешь нас убивать, верно?

— Если вы не наделаете глупостей! — ответил Норов с нарочитой суровостью.

Он не собирался причинять жандармам вреда, ему нужно было лишь избавиться от них, пока он выработает приемлемый план.

— Не наделаем! — заверил Пере. — Зачем нам? Правда, Мишель!

Тот заикал с новой силой и затряс головой в подтверждение.

— Да прекрати же! — укоризненно прикрикнул на него Пере. — Не видишь что ли, месье Норову это не нравится! Ты же не хочешь, чтобы из-за твоей икоты нас всех перестреляли!

— Я не могу! — в отчаянии пробормотал Дабо, запинаясь и икая. — Я не нарочно!

— Повернитесь ко мне спиной и не двигайтесь, — приказал Норов.

Они повиновались. Норов подошел к ним и забрал у них пистолеты, наручники и дубинки. Никто из жандармов не шелохнулся, даже не повернул головы. Все их боевое снаряжение Норов отнес в джип, грудой свалил в багажнике на пол и на всякий случай накрыл сверху резиновым ковриком, взятым из кабины. При себе он оставил только три пары наручников и свой «глок».

— Идите вперед, не опуская рук.

— Куда идти? — уточнил Пере.

— Вперед! — отрезал Норов.

Французы с поднятыми руками двинулись в лес. Тропинки перед ними не было, они шли медленно, с трудом продираясь через густой кустарник, спотыкаясь о коряги и корни деревьев. Норов шел за ними с пистолетом, обдумывая, что делать дальше.

— Главное, не надо горячиться! — не оборачиваясь, уговаривал Норова Пере, шедший впереди прочих. — Лично нам с Мишелем без разницы, что у тебя вышло с Камарком, и кто его пришил. Скажи, Мишель?

— Ага! — икнул Дабо. — Нам все равно!

— Не замедляйтесь, шагайте, — отозвался Норов.

— Ты сам знаешь, кто это все затеял, — продолжал Пере. — Я не хочу тыкать пальцем в кого-то персонально, но если виноват один, то при чем тут остальные? Логично? Допустим, у тебя с одним человеком сложились недружественные отношения, вот и разбирайся с ним…

— Заткнись! — не выдержал Лансак. — Заткнись, черт возьми!

— Успокойтесь, патрон, я же не призываю его поступить с вами плохо… Просто мне кажется, что вам нужно остаться вдвоем и спокойно все обсудить. Я уверен, вы найдете общий язык…

***

Километрах в двух от машины лес стал почти непроходимым; французы выдохлись и еле брели. Сейчас, когда помощи им ждать было неоткуда, они совсем сникли. Лансак из последних сил удерживал над головой падавшие от усталости руки, и даже Пере все реже подавал голос.

— Стоять, — сказал Норов.

Он только сейчас сообразил, что если оставить их одних, они непременно начнут кричать и звать на помощь. Конечно, вокруг никого не было, но лучше было бы этого не допускать. Французы покорно остановились, не решаясь обернуться.

— Раздевайтесь!

— Что совсем? — спросил Пере.

— Нет, только снизу. Снимайте штаны и белье. Ботинки можете оставить, но шнурки выньте.

— Месье Норов, — пролепетал Лансак, — Вы же не собираетесь нас?…

— Насиловать? — закончил за него Норов. — Нет, месье Лансак, вы не такой сексапильный, как думаете.

— Просто ты его голого не видел! — с нервным смешком не удержался Пере. — Он очень аппетитен!

Лансак что-то злобно прошипел ему.

— Я же не в обиду, патрон! — заверил Пере.

Французы стали раздеваться. Возясь со штанами и прыгая на одной ноге, Дабо не устоял и сел на куст.

— Ай! — громко вскрикнул он, вскакивая и хватаясь за зад.

На голом бедре и ягодице остались красные следы и точками проступила кровь. Дабо принялся тереть царапины, морщась от боли, зато он разом перестал икать. Вопреки заверениям Пере, полуодетый Лансак не выглядел привлекательно: у него было тонкие безволосые ноги без икр; над дряблыми гениталиями нависал белый объемный живот, вываливавшийся из под куртки и рубашки. Ноги Дабо были длинными, худыми, как у кузнечика, но все же по-молодому стройными; у Пере они были ладными,