Зверь - Кармен Мола

— Наш постоянный клиент. Говорят, это настоятель какого-то монастыря, но точно не скажу. Никто на него не жаловался. Тебе повезло.

Китайская комната была обита шелком с изображениями горных пейзажей и изящных пагод. В одном углу журчал маленький фонтан. Напротив кровати на золоченых драконьих лапах красовалась белая фарфоровая ваза высотой чуть ли не с Лусию, в ней стояли синие цветы. Две вазы поменьше, слева и справа от нее, напоминали сказочных часовых.

Лусия спокойно дожидалась Могильщика. Войдя, он сел в широкое зеленое кресло с золотой отделкой:

— Надеюсь, меня не обманули и ты действительно девственница.

— Не обманули, сеньор.

— У меня было много девственниц, не меньше полусотни, но ты обошлась мне едва ли не дороже всех. Если ты соврала и я это обнаружу, то заставлю хозяйку вернуть мне деньги.

— Вам не о чем беспокоиться, сеньор.

Могильщик разделся: кожа у него оказалась бледная и морщинистая, как вспаханное поле. Он велел Лусии тоже раздеться и лечь, и она подчинилась. Она чувствовала себя полной идиоткой, вспоминая, как прохаживалась перед этими господами и воображала, что имеет над ними какую-то власть. На самом деле все было ровно наоборот.

Лусия думала о яркой птице — своей матери, которая порхала сейчас над ее головой, о волшебном фонтане, способном превращать камни в монеты, о тысячах путешествий, совершенных этой птицей по всему свету…

Наконец Лусия вернулась к действительности. Крови вытекло достаточно, чтобы ее первый клиент остался доволен. Пока она одевалась, в комнату вошла Львица. Прислонившись к косяку и упершись рукой в бок, она улыбнулась Лусии:

— Ты хорошо справилась. Клиент сказал, что, может быть, вернется. Вот твои деньги.

Лусия взволнованное пересчитала:

— Сто реалов?

— Ты должна быть довольна. Я ведь говорила, что здесь ты заработаешь больше, чем за всю жизнь.

— Но на торгах цена дошла до пятисот.

— Ты думала, это чистая цена? А шампанское, которое им подавали, а китайская комната, а одежда? Из остатка ты получаешь половину: сто реалов.

Спорить было бесполезно. Лусия чувствовала себя обманутой, но мадам была права: даже ста реалов она никогда не держала в руках. Сегодня Клара будет есть все, что захочет, пока не лопнет. А еще через несколько ночей Лусия соберет достаточно денег, и они с сестрой смогут сбежать из Мадрида.

Во дворе заброшенной спичечной фабрики, где несколько дней назад нашли приют Лусия и Клара, обосновалась еще одна бедная семья — Педро, Мария и их сынишка Луис. Их лачугу в Кристо-де-лас-Инхуриас тоже снесли, как и бараки в Пеньюэласе.

Увидев Лусию с полными котомками в руках, Клара вприпрыжку подбежала к сестре и стала делиться последними новостями о соседях:

— У них заболел мальчик. Они очень голодные. Я тоже. Целый день ничего не ела.

— Что ж, вам всем повезло. Я принесла еды.

— Где ты ее взяла?

Лусия сказала, что нанялась прислугой в один дом и что мясо, фрукты и мягкий хлеб, которыми была набита котомка, ей подарили господа.

— Мы ведь позовем их на ужин?

Лусия устало улыбнулась сестре. Ради этой еды ей пришлось спуститься в ад, но рассказать об этом она не могла. К тому же ей было приятно, что у нее такая щедрая сестра. В тяжелые времена доброта встречалась редко.

Она отправилась к соседям, устроившимся под навесом. Мария поила ребенка горячей водой, пытаясь вызвать у него рвоту. Лусия видела немало больных холерой и сразу поняла: ребенок уже не жилец.

— Хорошо бы сделать ему кровопускание, но пиявки везде закончились. Их не найдешь во всем Мадриде, и с каждым днем цена на них все выше…

Если не было пиявок, приходилось пускать кровь, вскрыв яремную вену. Делать это мог только врач, но найти бесплатного было не так легко. Однажды в Пеньюэласе Лусия стала свидетельницей варварского кровопускания: отец вскрыл дочери вену, но остановить кровотечение не смог, и вся семья в бессильном молчании наблюдала, как бедняжка истекает кровью. Народ продолжал верить в ничем не доказанную пользу пиявок лишь потому, что другой надежды на спасение не было.

Вечером, после непривычно сытного ужина, Лусия вспомнила все, что произошло с ней за день. Все случившееся мелькало перед ее мысленным взором, словно картинки из «волшебного фонаря»: одноногий инвалид, шелковый лиф, торги, китайская комната и Могильщик, нищие соседи, набросившиеся на хлеб, мясо и фрукты. Благодарность в их глазах и обреченный ребенок, сумевший проглотить только немного хлеба.

Лусия дала Марии несколько монет, чтобы та попыталась раздобыть пиявок.

— Откуда у тебя столько денег? — вновь изумилась Клара.

— Я же говорила, что нанялась прислугой в частный дом.

— И тебе так много платят?

— Ты забыла, что я даже камни могу превращать в монеты?

Клара недоверчиво смотрела на сестру. Потом улеглась рядом с Лусией и крепко обняла ее, но сестра повернулась к ней спиной, чтобы скрыть слезы. Лусия была крепким орешком, но события сегодняшнего дня пробили и скорлупу, и кожицу, добравшись до самого ядра — ее сердца и души. Она пыталась избавиться от наваждения, прогнать с помощью фантазии образы из китайской комнаты, но, едва подступал сон, обрывки воспоминаний снова будоражили ее, как будто только поджидали момента, чтобы причинить ей боль: потный, исступленный Могильщик вколачивает ее в матрас, хрюкает от удовольствия, выплескивает ей на ноги густую жижу. Странный, незнакомый запах.

Лусия старалась плакать молча. Она мысленно просила у матери прощения за то, что натворила, проклинала судьбу и крепко сжимала зубы, обещая, что не сдастся, что у нее хватит сил достичь цели. Четыреста реалов: именно столько ей нужно, решила она.

Маленькая Клара за ее спиной тоже не спала. Она слышала судорожное дыхание сестры, ее плач и спрашивала себя, почему Лусия так расстроена именно сегодня, когда нашла хорошую работу и принесла домой и деньги, и еду.

16

____

Как и предсказывала Ана Кастелар, найти ее дом оказалось нетрудно: Диего проходил мимо этого особняка на улице Орталеза довольно часто. Дом герцога Альтольяно впечатлял гармоничными строгими линиями — тихая заводь в выжженном холерой городе. Диего стоял перед широким парадным входом из гранитных блоков и разглядывал огромные окна и кованые балконные решетки бельэтажа. Он пока не решил, что делать: постучаться или бежать отсюда — смешно было надеяться, что такая молодая и богатая дама, как Ана, жена министра и ослепительная красавица, может питать к нему интерес. Но он понимал, что упустить представившуюся возможность было бы непростительной глупостью.

Дверь открыла горничная, которой едва исполнилось восемнадцать лет. Держалась она строго и избегала смотреть ему в глаза.

— Сеньора велела проводить вас в сад.

Диего редко доводилось бывать в таких роскошных домах. Почти невозможно было поверить, что в Мадриде существует особняк с таким безупречным садом. Возле фонтана, который в этот жаркий июльский день распространял приятную прохладу, был накрыт стол на две персоны. Под декоративной колоннадой, окружавшей сад, были расставлены большие клетки, в которых гомонили птицы: яркие попугаи, зеленушки, щеглы, степные жаворонки. Королевский павлин флегматично прогуливался по аллеям, равнодушный к тысячеголосому пению запертых в клетках птиц. Прямо напротив Диего замер азиатский фазан; он с подозрением уставился на репортера, как будто распознал в нем нежелательного гостя. Трудно было представить, что совсем не далеко от этого искусственного рая, сразу за каменной оградой, с каждой минутой все больше людей гибнет от холеры.

— Могу я предложить вам херес или вы предпочитаете шампанское?

— Шампанского, пожалуйста.

Горничная удалилась в дом и через несколько минут вернулась с бутылкой идеально охлажденного шампанского лучшей французской марки.

— Сеньора приносит извинения. Она присоединится к вам через несколько минут.

Однако прошло добрых полчаса, прежде чем герцогиня наконец появилась —