Зверь - Кармен Мола

Дом, стоявший неподалеку от бараков, был довольно крепким и выглядел симпатичным и ухоженным, как домики в андалузских деревнях. Он был не только побелен, за окнами даже виднелись горшки с геранью.

— Местные богачи, — заметил Диего.

Возле дома играли дети лет трех или четырех. Всего их было пятеро, двое щеголяли в чем мать родила. Доносо презрительно оглядел их единственным глазом.

— Богачи своих детей голышом во двор не выпускают.

Из дома с ведром воды вышла старуха и направилась в огород.

— Я ищу семью Кабрерос, — обратился к ней репортер. — Мне сказали, что они живут в этом доме.

— Здесь все Кабрерос. Скажите, зачем пришли, и я скажу, кто вам нужен.

— Мы ищем тех, кого с месяц назад наняли играть в Мадриде. С ними была девочка, Берта.

— Та, которую убил Зверь? Мой внук Балтасар знал бедняжку. Говорил, она пела не хуже цыганки.

Старуха ушла в дом, не предложив им войти и ни слова не сказав о том, собирается ли позвать внука. Диего и Доносо вынуждены были ждать, надеясь, что она из тех, у кого за внешней суровостью скрывается доброта. Минут через десять на пороге появился Балтасар, молодой цыган чуть старше двадцати лет, высокий и стройный, но где-то потерявший кусок уха. Впрочем, даже это его не портило. На праздниках и в трактирах, где посетителей развлекают пением, он наверняка пользовался успехом.

— Кому это я тут понадобился?

— Меня зовут Диего Руис. Я репортер из «Эко дель комерсио».

— А ваш дружок — полицейский?

— Я — никто, считайте, что меня здесь нет. Поговорить с вами хочет он, — отозвался Доносо.

Балтасар рассказал, что Берта стала приходить к ним на праздники фламенко. Как-то раз она отважилась спеть, и все удивились, что пайя, не цыганка, способна петь так красиво. Девочка была симпатичной и бойкой, и они стали часто звать ее с собой.

— Она всегда умела развести богачей на щедрые чаевые. Проклинаю могилы предков той мрази, которая убила Берту.

— Говорят, это был Зверь.

— Тогда проклинаю могилы предков этого Зверя. Я слышал, девочке оторвали голову, как волки отрывают голову овце.

— Животные так не поступают. Они убивают от голода, а не ради развлечения. Но бедную Берту и других девочек убили для потехи. — Диего раздражало, что вину кровавого убийцы продолжают сваливать на животное, поэтому он ответил слишком резко. Однако такой тон не годился для доверительного разговора. — Извините, но мне даже вспоминать об этом больно. Я познакомился с отцом Берты, Хенаро. Дочь сказала ему, что в тот вечер, после выступления в богатом мадридском доме, за ней кто-то шел, когда она возвращалась домой.

— Мы всегда провожали ее до Серильо-дель-Растро и оставляли среди своих, чтобы не ходила по ночам одна. Но в тот раз — сам не знаю, как это вышло, — она отвлеклась, отстала и… Мы беспокоились, но на другой день нашли ее дома, в Серильо. Мне она тоже говорила, что испугалась и что кто-то преследовал ее ночью. Кто-то или что-то.

— Наверное, в ту ночь Зверь и наметил ее себе в жертвы. А где вы тогда выступали?

— На улице Турко, но потом нас пригласили петь на Каррера-де-Сан-Херонимо, в дом напротив винного магазина. Я хорошо это запомнил, потому что мы купили пару кувшинов вина перед тем, как подняться в квартиру. Дом был не из тех, в какие нас обычно приглашают, в нем было много книг и всего два жильца, молодой и старый — похоже, священники, — но заплатили они не торгуясь. Музыка им вряд ли понравилась. Думаю, они просто хотели, чтобы мы у них задержались.

— А кроме этих двоих в доме был кто-нибудь еще?

Дружелюбный тон Балтасара мгновенно переменился: цыган бросил презрительный взгляд на Доносо и Диего, словно угадав истинную причину их визита:

— Хотите свалить вину за то, что случилось с Бертой, на цыган? Верно? За этим и притащились в такую даль?

— Ничего такого у меня и в мыслях не было!

Диего попытался разубедить Балтасара. Он чувствовал, что мог бы получить от него еще немало ценных сведений, но парень не пожелал продолжать разговор и ушел, на прощание дерзко процедив сквозь зубы:

— Что вы еще скажете? Что цыгане заражают холерой колодцы? Это я уже слышал. Интересно, почему любого долгополого, стоит ему разинуть рот с амвона, объявляют святым? В этом городе они и есть главные сукины дети. Из-за них болезнь и распространяется. Не удивлюсь, если и смерть Берты на их совести.

Подобные слухи ходили уже несколько дней: дескать, священники и монахи, поддерживающие Карла Марию Исидро де Бурбона против Изабеллы Первой и королевы-регентши Марии-Кристины в так называемой карлистской войне, стараются сломить сопротивление Мадрида. И отравили воду в городе, чтобы заразить всех жителей холерой. Абсурдные слухи, которым верят невежественные люди. Но разубеждать кого бы то ни было оказалось бесполезно. Можно было хоть тысячу раз повторить, что холера пришла в Испанию из других стран и уже несколько лет косит людей по всему миру, но мадридцы с готовностью поверили слухам, обвинявшим Церковь, — вероятно глухая неприязнь к ней, которая давно росла и крепла, наконец достигла кульминации.

После этого Диего потащил приятеля на улицу Каррера-де-Сан-Херонимо, чтобы разузнать что-нибудь в доме, где жили те два священника. Он хотел поговорить с ними, расспросить о том, что казалось ему слишком необычным. Сам он, разумеется, был человеком терпимым и современным, но цыганское фламенко в доме священнослужителей даже ему казалось странным! У дома стояла повозка, кучер дремал на ко́злах. Диего резко свистнул в два пальца, и бедолага, подскочив от страха, проснулся.

— В этом доме живут два священника?

— Здесь в каждом доме живут священники, — меланхолично изрек кучер.

Доносо перешел улицу, чтобы заглянуть в винный магазин, о котором упоминал цыган. Хозяин сообщил ему, что многие служители церкви покупают здесь вино и лучшего места для торговли, чем улица, застроенная монастырями, он бы и придумать не мог.

— Да, этих двоих, молодого и старого, я помню. Одни из немногих, кто в мою лавку не захаживает. По-моему, у них квартира в этом доме. Домовладелец живет внизу, спросите у него сами.

Они постучали дверным молотком, из глубины помещения кто-то протяжно отозвался: «Иду-у-у!»

Дверь открыл сутулый лысый человечек со скудной растительностью на висках. Он разглядывал посетителей сквозь стекла пенсне, едва не падавшего с кончика его носа. Хотя этот квартал облюбовали для себя служители культа, домовладелец явно был человеком светским.

— …Не живут, а жили в этом доме! — подчеркнул он, подняв указательный палец. — Оба умерли пару недель назад, и старый, и молодой. Холера пожирает всех без разбора. Даже падре Игнасио Гарсиа не пощадила.

Услышав это имя, Диего встрепенулся:

— Игнасио Гарсиа, специалист по лечению травами?

— И теолог. Что ни день, таскал домой какие-то книги о растениях, некоторые даже на латыни. Настоящий ученый. Но в последнее время обзавелся странными привычками. Однажды пригласил к себе цыган и музыкантов. А я-то считал, что уж если есть на свете люди, неспособные устроить такое буйство, так это дон Игнасио и его компаньон, падре Адольфо. Наверное, это холера мозги дурманит.

Диего пытался сложить из обрывков информации общую картину, но это ему никак не удавалось. В квартире, где выступали цыгане, жил Игнасио Гарсиа, теолог, ученый-травник, а еще именно его Морентин упомянул как арендатора ограбленной квартиры. Диего не понимал, какая связь может быть между смертью священника и его помощника и историей Берты.

— Вы не будете возражать, если мы осмотрим квартиру? — спросил Доносо.

Диего с трудом удалось скрыть удивление — несмотря ни на что, в глубине души его приятель все еще оставался стражем порядка. Домовладелец не придумал отговорки, чтобы отказать человеку в полицейской форме, и передал ему ключи от квартиры