999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук

с каким-то мужиком, и она услышала серовскую матерщину, которую ни с какой иной спутать невозможно, и якобы он о чем-то просил этого мужика и ругался.

— Так почему бы этим самым мужиком и не быть Кудлачу? — продолжал настаивать на своем старлей.

Рыбников смерил его презрительно-уничтожающим взглядом и, уже обращаясь непосредственно к Яровому, произнес:

— Да потому, что Кленов, то есть Кудлач, на то и был поставлен смотрящим, чтобы не допускать подобного беспредела. К тому же он не того размера авторитет, который поначалу стал бы кол тесать, а потом толковище с Лютым вести. В общем, будем разбираться.

О страшной смерти Лютого Кудлач узнал в то же самое утро, что и Яровой; разбудил отборным матом сладко спящего Малыша и приказал готовить машину. К дому на окраине города, где жил Лютый, он поспел как раз в тот момент, когда от забора отъезжала машина пожарной команды. На месте добротно построенного деревянного гаража с воротами курилось зловонным дымком пепелище, посреди которого скорбно стоял обгоревший, словно стесняющийся своей неприглядной наготы «Мерседес». Точнее говоря, то, что от него осталось. Сам же дом — просторный, на основательном фундаменте, с высоким крыльцом и резными наличниками, — каким-то чудом избежал участи гаража.

Понимая, что он делает великую глупость, и в то же время не в силах сдерживать себя, он велел Малышу оставаться в машине, а сам прошел к туго натянутой веревке, которой обнесли место пожарища. На какой-то момент взгляд Кудлача застыл на черном остове сгоревшей машины, потом он вдруг вздрогнул, очнувшись от своих мыслей, и настороженно посмотрел на окна дома, затем на тропинку, которая вела к гаражу, и вновь на то, что осталось от «Мерседеса». Едва сдержался, чтобы не застонать, и только зубами скрежетнул так, что на багровых скулах вздулись желваки.

Этот «Мерседес» Лютый купил в пику ему, Кудлачу, как бы желая сказать тем самым: «Хоть ты и поставлен смотрящим, а я все равно круче тебя».

Вот и допрыгался, мать бы его в парашу!

С трудом перевел взгляд на то, что когда-то было Володькой Серовым с лагерным погонялом — Лютый. За те годы, что Кудлач зону топтал, да и в треклятые девяностые, когда войны между группировками превращались в кровавую мясорубку, он немало повидал смертей, но чтобы вот так, по живому…

Скрюченные, полуобгоревшие останки Лютого лежали в дальнем углу пепелища, и впечатление было такое, будто он пытался зарыться в землю, спрятаться от огня под дубовыми половицами, на которые обрушились объятые пламенем стропила. Кудлач снял кепку, трижды перекрестился и только после этого удостоил все тем же тяжелым взглядом группу молча стоявших ментов.

— Ну что, Кудлач, совесть заела? — нарушил сгустившуюся тишину все тот же старлей. — Сам сдаваться пришел или как?

Кленов сжал кулаки, но все-таки смог сдержать себя от ответного слова, понимая, что не в его положении накалять против себя воронцовских ментов. А этот мусорило, насколько он помнил, был всего лишь серым бароном[8] на участке, где жил Лютый.

— Ну, чего хвост поджал? — явно провоцируя Кудлача, продолжал наседать старлей. — Или уже настолько обнаглел.

— Остепенитесь, лейтенант! На вас люди смотрят.

И действительно, к этой перепалке уже прислушивались толпившиеся у поваленного забора соседи по улице, которые охали и ахали по поводу случившегося, не забывая при этом помянуть добрым словом и Бога, не давшего перелететь пожару на бревенчатые избы.

— А вы, — покраснел старлей, — вы не имеете права в присутствии этого бандита…

— Ну, о правах и обязанностях мы чуть позже поговорим и в другом месте, — пообещал Рыбников, — а пока что будьте любезны, займитесь делом.

«Не надо бы ему так жестоко», — с тоской в груди подумал Кленов и хмуро кивнул Рыбникову: мол, доброго утра пожелать не могу, сами видите, какое оно дерьмовое.

Рыбников, между тем, отошел в сторону и тоже кивнул Кудлачу, чтобы тот шел за ним.

— Какими судьбами? — спросил негромко.

— Надеюсь, не под протокол?

— Ну, во-первых, я не следователь, а во-вторых… надеюсь, сам догадываешься.

— Сам-то я догадываюсь, однако не хочу, чтобы все так думали. Здесь столько глаз да ушей ненужных. — Кудлач замолчал было, но тут же, словно испугавшись, что начальник Воронцовского ОБЭПа, к которому он питал невольное уважение, не позволит ему высказать главное, заторопился: — Неужто вы могли подумать, что это я? Только из-за того, что тот дурачок…

— Я-то так не думаю, только вот кое-кто может принять за исходную версию.

— Понятно, — нахмурился Кудлач. — Как говорится, на чужой роток не накинешь платок.

— Вот именно, не накинешь, но это на потом. Ты так и не ответил, с чего вдруг оказался здесь столь ранним утром.

— Позвонили, я и приехал.

— Как это позвонили? Кто?

— А вот так и позвонили, — заиграл желваками Кудлач. — Где-то с полчаса назад, может, чуток поболее. Какая-то сука сказала, чтобы я поспешал к своему корешку, дескать, он уже на углях поджаривается и негоже в такой ситуации оставлять его одного.

— Так прямо и сказали? На углях поджаривается?

— Ну, — подтвердил Кудлач, — так и сказал. Я, само собой, поначалу не поверил и вроде бы послал этого шуткаря по адресу, на что тот только рассмеялся да еще добавил: мол, он такими шутками не шуткует, и если я хочу застать Лютого живым, так чтобы поспешал приехать к его дому.

— И ты?

— А что мне оставалось делать? — закашлялся Кудлач. — Такими шутками действительно не шутят.

Он замолчал, молчал и Рыбников, с тоской думая о том, что наступающее лето будет, пожалуй, слишком жарким — теперь он даже не сомневался в том, что к этому убийству воронцовский смотрящий не имеет никакого отношения. Тогда кто?

Об этом он и спросил Кудлача, на что тот только плечами пожал.

— Может, Цухло? — подсказал Рыбников.

— Не знаю.

— И все-таки? Есть какие догадки?

— Не знаю! — рявкнул Кудлач, и в его темных зрачках появились какие-то сумасшедшие искорки. — Не знаю. Но разбираться с этим будем. — И уже совсем тихо, как бы разговаривая сам с собой: — С меня за Лютого братва спросит.

— Что, опять война? — насторожился Рыбников.

— Боже упаси! Но кто-то этого очень хочет.

— Кто?

— Я же говорю, не знаю. — Кленов замолчал, но прежде чем Рыбников отошел, как-то очень тихо попросил: — Похоронить-то по-человечески позволите? Братва съедется. Как никак, а Лютый авторитетным вором был.

И чуть погодя, для пущей убедительности, привел еще один, не менее веский аргумент:

— Все-таки и он немало для города сделал, чтобы особо рьяных унять да порядок навести.

Сразу же признав в мощном мужике Кудлача — именно таким