Елена Арсеньева - Мужчины Мадлен

Вообще меня всегда донимали два слова – «страсть» и «любовь». Как они могут стоять рядом?! Любовь – когда душа владеет телом. Страсть – когда тело держит душу в плену. И тут уж берегись!

Судьба краплеными играет,Когда нас страстью ослепляет.Коль шулерский ее секретНе разгадал – спасенья нет,Погибнешь плотских средь тенет,Попавши к шлюхам на обед.Они, как самки богомола,Тебя сожрут ну о-очень скоро,Оставив напоследок то,О чем не говорит никто,Зато все знают кое-что.

– Николаша, ну я тебя обожаю! – сказала Алёна. – Ты мой самый лучший, самый да-ра-гой!

Николаша, высокий, тонкий, синеглазый, изящный, как танцор (потому что и был танцором!), чуточку высокомерный, как и все Драконы (да-да, еще один Дракончик Алёны Дмитриевой!), посмотрел снисходительно:

– Потому что даю тебе украшаться, когда ты хочешь? Да что с тобой поделаешь! Тебя же все равно не остановишь, так уж лучше украшайся. Ну что, еще один вальс?

Ах, какая музыка… Божественный вальс Эдгардо Донато! Полетели!

Танго-вальс – не то чтобы совсем вальс. Он и то, и другое: фигуры танго, которые исполняются в ритме вальса, но не венского, не медленного вальса европейской бальной программы, а особого – аргентинского.

Алёна вальсы обожала, Николай – тоже. Оба высокие, легкие в движениях, словно бы непрестанно норовившие взлететь, они великолепно понимали друг друга в танце и прекрасно смотрелись рядом. А если кто задавался трудом обратить внимание на явную разницу в их возрасте, Николай и Алёна только пожимали плечами. Интерес друг к другу у них был очень пылким, но – сугубо танцевальным. Высокодуховным. Может, именно поэтому их танец был всегда веселым, дружеским и – несколько легкомысленным. Алёна просто обожала своего молодого партнера. Если у нее все же и проскальзывали в головушке крамольные мысли (ну вот такая уж у нее была крамольная головушка!), она гнала их подальше. От добра добра не ищут! Мужчин полным-полно, а Николаша – один такой.

И тотчас в ее голове завертелись веселые строчки, которые она не замедлила срифмовать и начать напевать в ритме вальса:

– Ты самый-самый лучший,Вааще адын такой!Ты самый ненаглядныйИ самый дарагой.Ты самый терпеливый,Тру-тру-трудолюбивый,Ты самый снисходительный,Ты самый обходительный,Ты верный покровительВсех-всех моих забав,И тайн моих хранитель —Тебя я сильно лав!

Николаша тихонько хихикал, изо всех сил стараясь сохранять серьезный вид. Как вдруг притормозил на медиа-хиро и сказал, глядя поверх Алёниной головы:

– Ого! Какие люди! Говорили же мне, что он занялся аргентинским танго. А я не верил.

Алёна, которая в это время вовсю пользовалась предоставленной ей паузой и активно украшалась, мельком оглянулась на какого-то не слишком высокого, коренастого брюнета, который, чуть набычась, продвигался мимо танцующих, стараясь никого не задеть. Его черные волосы были довольно коротко острижены и топорщились от геля, крошечная бородка обливала несколько вялый подбородок. Черная рубаха плотно облегала торс, слегка приподнимаясь на животике.

– А кто это? – лениво спросила Алёна, продолжая играть ногами и представляя себе, как чудненько сейчас переблескиваются золотистые висюльки на ее туфлях.

– Игорь Туманов. Разве ты его не знаешь? Был классный танцор-бальник, потом ушел из конкурсного танцевания в шоу, теперь вроде бы только танго преподает. Но на милонгах не появляется, ведет индивидуальные занятия с состоятельными дамами… Эй, ну ты танцуй, что стала? – возмутился Николаша, и Алёна с трудом сдвинула себя с места.

Игорь? Этот красивенький бычок – Игорь?!

И больше никаких мыслей в голове.

– Передохнем? – спросил Николаша, опуская руки.

Алёна только сейчас заметила, что вальс кончился, кончилась и танда, играет кортина – короткая музыкальная вставка, означающая паузу в танцах, возможность сменить партнера, а может, просто отдохнуть. Она плюхнулась на ближайший стул, стараясь не таращиться на Игоря, который обернулся и ленивым взглядом прирожденного победителя обводил зал, выцеливая среди множества прелестных бабочек ту, что будет достойна с ним потанцевать.

Наша героиня отвернулась, чтобы не встретиться с ним взглядом, и наткнулась на взгляд Жанны, которая, судя по всему, чрезвычайно веселилась, наблюдая за ней.

– Привет! – бросила она, подходя к Алё не. – Я же говорила, что мы придем на милонгу. А вот и обещанный москвич…

– Виталий, – просто назвался человек, стоявший рядом с ней, и, следуя привычке тангерос, очень модной в Москве (эту привычку Алёна просто терпеть не могла!), потянулся обменяться поцелуями, но увидел, как иронически взлетели Алёнины брови, и остановился, очень ловко превратив неудавшийся поцелуй в полупоклон.

Она оценила его маневренность и взглянула более благосклонно. Симпатичный, но без особых, как принято выражаться, примет. Темные волосы, темные глаза, вот и все приметы. Ему было вроде бы лет под сорок, а может, меньше. Голос приятный – ироничный, умный голос. Да-да, Алёна давно знала, что голоса, как и люди, бывают разные, причем если дураку притвориться умным сложновато, то голосу дурака сделать это – раз плюнуть. Конечно, и раскусить его легко, но в первую минуту можешь обмануться. Голос Виталия соответствовал его внешности.

– Гошка, иди сюда! – крикнула в ту минуту Жанна, перекрывая оркестр Ди Сарли, а его ведь не так просто перекрыть. Но Жанна все могла – голос профессиональной преподавательницы бальных танцев мог перекрыть какой угодно оркестр аргентинского танго, и Ди Сарли, и даже Пульесе. – Смотри, кто здесь. Сколько лет, сколько зим и все такое! Узнаешь?

В общем-то, ничего особенно в ее фразе не было, но Алёна так и ощетинилась, уловив глубокий подтекст: узнаешь, мол, свою бывшую любовницу? Правда же, изменилась не к лучшему, годы ей красоты не прибавили? «У меня паранойя», – тут же сурово оборвала она себя и улыбнулась Игорю:

– Привет, и в самом деле, сто лет не виделись.

– Привет, Алёна, – сказал тот спокойно и поцеловал ее в щеку, совершенно не обратив внимания на попытку отстраниться.

Все тот же «Фаренгейт», запах которого Алёна терпеть не могла, хотя потом полюбила, а затем снова разлюбила. И теперь он ей не нравится. Слишком сладкий.

– Потанцуйте, потанцуйте с ним, Алёна, – засуетилась Жанна. – Я видела, вы так классно танцуете! Заодно побудете экспертом, скажете мне потом, каков Гошка в танго. А то его все хвалят, но я сомневаюсь.

Жанна в своем репертуаре… Алёна вспомнила, как Жанна однажды – в былые времена – спросила ее, каков Гошка в постели. А теперь, значит, ей нужно знать, каков он в танго…

Игорь со спокойным, чуточку даже, может быть, равнодушным выражением подал руку, притянул Алёну к себе. Она прильнула к его груди, чуть повела своим плечом, пытаясь заставить Игоря опустить его вздернувшееся правое плечо, мол, мне неудобно, мешает, меня даже перекашивает (давно-давно, когда еще только учил ее танцевать, он тоже всегда вздергивал плечо, значит, привычка осталась). Однако Игорь оставил ее попытку без внимания, плечо поднял еще выше и резко шагнул назад, без всякого противохода. Алёна едва на него не свалилась, потому что стояла не на той ноге, но все же успела выправиться – и была немедленно выведена в решительный, директивный «крест».

Игорь двигался очень хорошо, но так, как двигаются все бальники, у которых еще не очень велик срок погружения в аргентинское танго. Они воспринимают танго всего лишь как дополнение к обязательным десяти танцам, которые когда-то оттанцовывали на конкурсах. Тангерос, живущих только этим танцем, сразу отличишь от бальников – по отсутствию аффектированной манеры двигаться, не столь эффектной постуре, менее жесткому объятию, умению ловить музыкальные паузы, создавать их и наслаждаться ими, а главное, по сосредоточенности всех действий внутри пары. Бальники танцуют с таким выражением: «Посмотрите, как я классно тангую! Это все для вас, дорогие зрители!» Тангерос – иначе: «Посмотри, как я классно тангую с тобой. Ведь это все для тебя одной!»

А впрочем, не о том Алёна думала сейчас, совсем не о том!

Думала вот о чем. Что происходит с человеком, которого больше не любишь? Что произошло с Игорем? Он изменился? Я изменилась? И глаза у него другие, вовсе не черные солнца, а просто карие, даже плоские какие-то, и лицо другое, просто лицо да и лицо, и голос – просто голос да и голос, и объятие не такое, в этом объятии холодно… И тупой он какой-то стал, словно давно не точенный ножик – не режет больше сердце… И запах, от которого я когда-то шалела, как от самых феромонистых духов, стал просто запахом «Фаренгейта»… И весь он… не такой. А сколько было счастья и слез из-за него! Сколько вдохновения! И даже потом, когда мы расстались, потому что – не сбывалось, все равно он продолжал сверкать, сиять и тревожить. Иногда мне даже страшно становилось: да неужели эта любовь будет со мной всегда, всю жизнь? Никто не мог его заменить. Другие мужчины были только другими мужчинами. А он – оставался единственным. И я просто притворялась, что все кончилось. А сейчас… Как будто шторкой его задернули. Серенькой такой. И он стал самый обыкновенный. Пройди – не оглянись. Зачем мы снова встретились? Зачем я его увидела? Видимо, настало время – разлюбить…