Ведро молока от измены - Анна Былинова

Петя поморщился.

– Глаш, прекращай, все же ясно как день.

– Ну послушай, прошу! Каждый вечер под кантимировский бугор наши мужики ведут на пастбище своих коней, так?

– Ну так, – нехотя согласился Петя.

– А кто это делает чаще всех?

– Кто?

– Ну подумай, Петь, кто из нас мент, в конце концов? – воскликнула я.

– Я – мент. Но при чем здесь кони и Светка?

На лице мужчины лежала растерянность. Надо же! Петя казался мне умнее.

– Пастух. Пастух каждый вечер отпускает своего коня пастись, а значит, он каждый вечер проходит мимо Светкиного двора, – четко проговорила я, не спуская глаз с Петиного лица.

Наконец, его лицо просветлело.

– Постой! Ты хочешь сказать, что Прошка ее убил?

– Ну наконец-то! Прошка очень любит свою сестру. Нинка постоянно жаловалась ему на Витю, что тот ей изменял со Светкой. Вот Прошке и надоело это! Вечером, возвращаясь домой, он увидел, что Светка доит корову. Там же свет у них горит. Зашел через заднюю калитку и утопил ее. Но перед этим он сказал ей: «Дай пожить спокойно, падла». Эти слова услышала Дунька, которая в тот вечер была рядом. Она пыталась сообщить тебе тогда, возле магазина, помнишь?

Петины глаза встревожились, он нервно пожевал губами.

– Дунька была в тот вечер возле кантимировского двора? Она сама это сказала? Что еще она сказала?

– Ничего! – Я развела руками. – Только вот эти слова.

– Хм, интересно получается и весьма складно. – Петя поиграл полотенцем, сосредоточенно задумавшись. Потом посмотрел на меня и сказал: – значит, это не Костя ее убил?

– Конечно, нет! Зачем ему?

– Ну да, ну да…

Петя помялся, зачем-то стал озираться по сторонам.

– Вот что, Глаша. Ты пока никому не говори про это. Надо Прошку брать.

От радости я чуть ли не расцеловала участкового.

– А у меня уже есть план!..

Выложив ему план действий, я замерла, боясь, что он передумает. Но Петя покивал головой и согласился:

– Ладно, давай попробуем. Идея интересная, у меня-то есть такие полномочия, – Он покрутил головой, смачно хрустнув шеей.

Мы условились встретиться в девять вечера у двора моей покойной подруги.

Вечером я пошла к Орловым, по пути придумывая, что сказать тете Тане, чтобы она отпустила свою дочь Дуньку со мной.

Тетя Таня недоверчиво смотрела на меня, пока я несла чушь про то, что Дуньке для нормальной адаптации нужно общение, потому я заберу ее к себе в гости, а вечером приведу домой.

– Да бог с тобой, Глашка! – заохала тетя Таня, – Ну куда ей, како общение? Врачи уже давно сказали: слабоумная она, неизлечимый случай.

– Ничего! Пусть прогуляется! Она потому от тебя сбегает, тетя Таня, потому что ей общения не хватает.

– Ой не знай, не знай! – тетя Таня замахала руками, загремела кастрюлями, словно собралась ревизию сделать.

– Правда, теть Тань. Приведу ее в целости и сохранности. Сама!

В общем, отпустила. Я взяла Дуню за руку, девчушка развеселилась, запрыгала.

– Сама, сама, сама! – закричала она.

Мы вышли с ней из дому и пошли по улице. Возле кантимировского двора Дунька вдруг помрачнела, что-то забубнила себе под нос. Что именно, – разобрать было невозможно.

Петя явился при полном параде. Даже пистолет висел сбоку. Я знала, через некоторое время на бугре появится Прохор Крохин. Он каждый вечер ведет на пастбище коня, и каждый вечер возвращается этой дорогой. Ждали мы недолго. Через минут пять из-под бугра послышался свист. Прохор шел, как обычно, насвистывая себе под нос любимую мелодию. Увидев нас, он остановился на мгновение, затем продолжил путь. Дунька стояла, опустив голову, и сосредоточенно ковыряла в носу. Я мягко взяла ее за подбородок, показала пальцем на приближающегося Прошку, и громко, так чтобы пастух услышал, сказала:

– Погляди, кто идет! – Дунька послушно подняла глаза. – Что он говорил в тот вечер?

Я замерла, боясь, что мой прием не сработает, и мысленно стала умолять: «Скажи, прошу тебя, умоляю!». И Дунька, дернувшись, словно испуганный конь, закачалась на месте из стороны в сторону, злобно прошипела:

– Дай пожить спокойно, падла!

Было уже почти темно, но даже в этой темноте чувствовалось, что Прохор напрягся.

Петя напустил на себя всю полицейскую серьезность и торжественно и строго сказал:

– Кроха Проха, вы обви… тьфу ты! – Участковый сплюнул, раздосадованный оговоркой, выпрямился и гаркнул: – Прошкин Кроха, вы обвиняетесь в убийстве!

Прошка захохотал:

– Прошкин Кроха, значит? Вы, товарищ сержант, ошиблись. Меня зовут Крохин Прохор Васильевич.

Петя шумно засопел и затеребил рукой кобуру с пистолетом внутри. И в этот момент мне показалось, что темнота сгустилась над всеми нами, далеко за деревней внезапно сверкнула молния и озарила своим светом пространство. Я увидела Прошкино вдруг окаменевшее лицо, в прорезях его глаз будто отразилась эта молния, и от этого света парень казался диким, не похожим на себя.

Раскатом ударил гром. Дунька вздрогнула, всполошилась, закричала не своим голосом и бросилась под бугор со всех ног. Темнота вмиг поглотила ее. Прошка заорал:

– Стой! Ноги переломаешь, – и хромая, ломанулся за ней.

– Врешь! Не уйдешь! – рявкнул Петя, молниеносно вынул из кобуры свой револьвер и, прежде чем я успела крикнуть «стой!», стрельнул в спину бежавшего Прохора. Снова сверкнула молния и безразлично осветила Прошку, взмахнувшего руками и рухнувшего лицом вниз.

Петя стрельнул снова, но уже вверх. Все это произошло так быстро, что я не могла поверить в такую страшную развязку.

– Мамочки, убил, – прошептала я.

Петя резко повернулся ко мне. Молния сверкала и сверкала, и показывала мне его глаза, которые горели, как у зверя, верхняя губа уползла наверх, обнажив хищный оскал. Участковый стал похож на разъяренного медведя.

– Ты видела? Он хотел сбежать и был убит при попытке к бегству.

– Он же за Дунькой побежал! – выдавила я.

– За Дунькой? – Петя наклонился ко мне, обдавая меня волной злости и адреналина, – За Дунькой? А ты в курсе, что внизу его конь? А? Ему ничего не стоило запрыгнуть на него и свалить? И где бы мы потом его искали? А? – нависая надо мной, Петя торопливо засовывал револьвер обратно в кобуру, словно пытался усмирить необъезженного скакуна. Спрятав, наконец, оружие, он посуровел и холодно заключил: – Убит при попытке к бегству. Точка!

Однако Прохор был тяжело ранен. Он лежал без сознания, пока я со всех ног бежала к дому фельдшера Дмитрия Львовича. Я запиналась о камни, падала на колени, вскакивала и снова бежала, моля бога, чтобы Прошка остался жив. Если даже он убил Светку, все равно он не заслужил быть застрелянным. Так мне казалось. Так я чувствовала.

Фельдшер